Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Вскоре стали поступать и «подлинные» вести о намерениях противника. Данковские воеводы И.П. Шуйский и Ф.В. Шереметев прислали станичного голову Г. Коробьина. Тот доложил государю, что «…не доехал он до Донца Сиверсково верст за дватцать и увидел пыль великую от Донца, и гоняли ево крымские люди вверх Уразова сентября в 3 день, а по сакме он, Григорей, сметил тысечь с тритцать». Другой голова, А. Ратаев, отписывал в Москву, что «…прибежал к нему оскольской казак Ивашко Матвеев, а сказал видел де он вверх Котла и по Тудони сентября в 7 день многих крымских людей, а по сакме де сметил тысечъ с тритцать, а бито тритцать дорог до Черной земли, опричь обапольной сакмы». Затем в Москву были доставлены донесение новосильского воеводы князя А. Палецкого и показания взятых его людьми пленных. Выяснилось, что утром 12 сентября 6 или 7 тыс. татар пришли под Новосиль и, простояв под городом до вечера, ушли обратно в степь. Пленники же на допросе показали, что сам хан вместе со своими сыновьями и мурзами вышли из Крыма три месяца назад, намереваясь совершить набег на «государеву украйну». 16 сентября, получив грамоту от князя И.Д. Вельского, в которой сообщалось
Однако ожидаемого «прямого дела» не случилось. Что же случилось? Интересно понаблюдать за тем, как расценивали этот случай отечественные историки. Первый вариант сценария гласит, что хан, узнав о том, что его намерения раскрыты, повернул с главными силами обратно, не доходя до русской границы. Так полагал, к примеру, Р.Г. Скрынников. В.П. Загоровский, напротив, считал, что Девлет-Гирей вовсе не выходил в поход. Склоняется к этой точке зрения и А. В. Виноградов. По нашему мнению, все же прав был Р.Г. Скрынников — пленных татар допросили с пристрастием, и вряд ли они стали бы скрывать правду, равно как и станичники не стали бы преувеличивать силы противника, обнаруженные в Поле. Обращает на себя внимание и такой примечательный факт, как стремление татар любой ценой не допустить обнаружения своих главных сил русскими сторожами. И все это ради того, чтобы напугать Ивана Грозного призраком тьмочисленного татарского воинства? {264}
Но вернемся обратно в осень 1570 г. Прибыв 19 сентября в Серпухов, Иван IV простоял там в ожидании новых вестей о неприятеле 3 дня. Вскоре выяснилось, что к тому времени, как Иван прибыл в Серпухов, татары уже отступили домой. Отметим, правда, что не все неприятели последовали за ханом. Во всяком случае, в конце октября 2,5 тыс. самых голодных и недовольных отсутствием какой-либо добычи татар собирались напасть на стародубские и почепские места, и «по вестям» Иван Грозный отправил на помощь тамошним воеводам Ф. Нагого. Но это будет несколько позже, а пока разгневанный царь созвал 22 сентября военный совет с целью решить, что делать дальше и как получилось так, что тревога, поднятая в первых числах сентября, оказалась ложной. Р.Г. Скрынников предположил, и в этом есть определенный, и весьма серьезный резон, что гнев царя был вызван не столько тем, что ему понапрасну пришлось поспешно скакать по осенним дорогам из слободы на берег, и не вздорным нравом и психической неуравновешенностью (как полагал, к примеру, В.П. Загоровский), а тем, что он напрасно отменил свой поход на Ревель, безуспешно осаждаемый с конца августа 1570 г. его вассалом-«голдовником» и родственником герцогом Магнусом{265}. Так это было или не так, сегодня уже неважно, но вот разобраться с причинами, почему неприятель был потерян — нужно было обязательно. Как писал В.В. Каргалов, возлагая отвественность за провал на «польских» сторожей, «случай был чрезвычайный, и отнестись к нему следовало со всей серьезностью — сторожевая служба явно не справилась со своей задачей. Требовалась ее коренная реорганизация…»{266} На наш взгляд, дело было не столько в самой сторожевой службе, сколько в неумении конкретных воевод, по мнению В.П. Загоровского — И.Д. Вельского, правильно воспользоваться той информацией, которую с риском для жизни доставляли станичники, но тем не менее ситуация и так, и этак все равно была неприятной.
Эта реорганизация была поручена опытному воеводе князю М.И. Воротынскому, ветерану многих кампаний, будущему главнокомандующему русским войском в 1572 г. Не вдаваясь в подробности реформы сторожевой службы, отметим лишь, что она была призвана, судя по всему, упорядочить и придать большую регулярность сторожевой службе, что складывалась постепенно еще со времен Василия III.
В заключение отметим, что события 1568—1570 гг., ставшие своеобразной прелюдией к еще более грандиозным по своим последствиям событиям 1571 и 1572 гг., интересны еще и тем, что позволяют в общих чертах представить устройство обороны государевой «украйны» в конце 60-х — начале 70-х гг. XVI столетия. В отличие от прежних времен она приобрела глубокоэшелонированный характер. Наряду с обычным «береговым» разрядом, выстраивавшимся каждую весну на «берегу», в Поле, опираясь на возведенные 1550-х — 1650-х гг. города-крепости, постепенно формируется другой разряд, что «за рекой». Он должен был стать первой линией обороны на случай неприятельского вторжения. В Поле также действовала достаточно разветвленная система сторожей, в задачу которых входило раннее обнаружение и оповещение воевод «украинных» городов и Москвы о выступлении татар, их численности и намерениях.
Однако создание и постоянное совершенствование системы обороны южной границы Русского государства вовсе не означало, что татарская угроза ушла в прошлое, и татарские вторжения 1571 — 1572 гг. это наглядно продемонстрировали.
§ 3. Татарский блицкриг: набег 1571 г. и сожжение Москвы
История татарского похода 1571 г. и грандиозного пожара Москвы неоднократно рассматривалась отечественными историками — мимо такого события трудно было не пройти мимо. Наиболее полное описание событий мая—июня 1571 г. с привлечением архивных материалов составил В.П. Загоровский{267}. Тем не менее все равно остается ряд вопросов, связанных с этой трагической страницей в русской истории.
Для начала немного предыстории. Как уже было отмечено выше, три предыдущих года, ознаменовавшиеся постепенным нарастанием
В принципе такая трактовка послания выглядит достаточно правдоподобно и логично, но, на наш взгляд, лишь с учетом знаний о последующем развитии событий. Отправляя же гонца, Девлет-Гирей не знал, чем закончится готовящийся им поход на Русь. Кроме того, как будет показано ниже, сам поход на первых порах не носил характера решающего удара, долженствовавшего раз и навсегда расставить все точки над «i» в русско-крымских отношениях. Возможно, что хан, убедившись в том, что все прежние попытки вынудить Ивана пойти на желаемые Крыму уступки оказались безуспешными, решил продемонстрировать своему партнеру свою силу и тогда вернуться к обсуждению интересующих Бахчисарай проблем. Во всяком случае, в 1571—1572 гг. ничего абсолютно нового Девлет-Гирей от Ивана не требовал.
Иван Грозный тем временем полагал, что, продолжая дипломатическую игру, есть шанс избежать большого татарского похода на Русь. Определенные надежды возлагались им на новое посольство в Стамбул, отправленное в начале апреля 1571 г. Не стал Иван и задерживаться с отправкой своего гонца в Крым, рассчитывая продолжением дипломатической переписки оттянуть наступление «момента истины». Но, возлагая надежды на возможность дипломатического урегулирования конфликта, в Москве все же осознавали, что вероятность неприятельского вторжения все равно остается весьма высокой, и потому интенсивно готовились к новой, весенне-летней кампании 1571 г. И в общем-то они были правы. В отличие от событий 50-летней давности, когда дядя Девлет-Гирея Мухаммед-Гирей I точно так же собирался в поход на Москву, Селим II, не дав прямого разрешения относительно похода крымского хана против русских, отметил, что он не возражает против такого мероприятия. Между тем продолжение контактов Москвы со Стамбулом через голову Девлет-Гирея вызывало его крайнее недовольство и только углубило пропасть в отношениях между Иваном и крымским «царем».
Анализируя подготовку «московского» к очередному раунду противостояния, отметим, что снова, как и прежде, «украинские» воеводы должны были образовать «малый» 3-полковый разряд в Туле, Дедилове и Данкове. «В большом полку с Тулы воевода князь Василей Юрьевич Голицын да голова Василей Иванов сын Меньшой Корабьин. В передовом полку з Дедилова воевода Иван Большой Михаиловичь Морозов да голова Ондрей Микитин сын Мясной.В сторожевом полку из Донкова воевода князь Иван Иванов сын Козлина Тростенской да голова Василей Петров сын Измайлов. Да в большом же полку сходным воеводам быть со князь Василъем Юрьевичем Голицыным: с Орла воеводе князь Ондрею Дмитреевичю Палецкому, да Михаилу Глебову, да из Новасили князю Федору Дееву да Олександру Колтовскому, да с Пловы ж с Соловы воеводе князю Григорью Коркодинову. В передовом полку быть с воеводою с Иваном Большим Морозовым в сходе изо Мценска намеснику Дмитрею Замыцкому; а люди с ними по их списком». При этом предполагалось, что этот «малый» разряд будет усилен опричными полками{269}.
Одновременно на «берегу» разворачивался «большой» 5-полковый разряд, во главе которого был поставлен воевода князь И.Д. Вельский, человек № 1 в русской военной иерархии того времени. Полк правой руки возглавлял не менее знатный и родовитый воевода — князь И.Ф. Мстиславский, тогда как полк передовой — ветеран степных кампаний князь М.И. Воротынский (это само за себя говорит о том значении, которое придавалось в Москве составлению плана обороны южной границы): «А на берегу были бояре и воеводы по полком: в большом полку бояре и воеводы князь Иван Дмитреевич Вельской да Михайло Яковлевич Морозов, стояли на Коломне. В правой руке боярин и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской да Иван Меньшой Васильевич Шереметев. В передовом полку боярин и воеводы князь Михайло Иванович Воротынской да князь Петр Иванович Татев. В сторожевом полку боярин и воеводы князь Иван Ондреевичь Шуйской да Дмитрей Григорьев сын Плещеев. А в левой руке воеводы князь Иван Петровичь Шуйской да князь Иван князь Григорьев сын Щербатой…». Некоторое представление о составе полков разряда может дать «Синодик по убиенных во брани». Согласно его сведениям, во время сражения под стенами Москвы и при московском пожаре погибли дети боярские следующих «городов»: Рязани, Смоленска, Тулы, Москвы, Каширы, Коломны, Соловы и Пловы, Серпейска, Мещовска, Пскова, Нижнего Новгорода, Мурома, Шелонской пятины, Боровска, Торопца, Воротынска, Тарусы{270}.