Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Так или иначе, но Девлет-Гирей сделал хороший ход. Он показал Сигизмунду, что намерен и далее придерживаться достигнутых ранее договоренностей о совместных действиях против «московского» (правда, при условии внесения предоплаты — не случайно русский летописец, рассказывая о набеге 1562 г., подчеркнул, что «царя крымского поднял на царевы и великого князя украйны Жигимондь-Августа король Полский, и казну великую для того король ко царю прислал»){210}. Заодно хан продемонстрировал Ивану, что у него есть еще порох в пороховницах и что он может, улучив момент, больно ухватить московского медведя за гачи. Теперь слово было за Иваном, и он не замедлил его произнести.
В ноябре 1562 г. из Москвы в Ярославль был отправлен дьяк Б. Щекин с наказом подготовить к отъезду в Крым ханского гонца Джан-Мухаммеда «с товарыщи семи человек», причем летописец особо отмечал, что «были они задержаны с крымским послом с Ян-Болдуем в Ярославле лет до семи и до осми для царевы Девлет-Киреевы неправды». 26 ноября татарин и его товарищи
Джан-Мухаммед, добираясь в Москву и отъезжая из нее, без сомнения, мог наблюдать за тем, как по дорогам к Москве и на запад от нее шли отряды воинских людей, тянулись обозы с провиантом, фуражом и всяким военным снаряжением. Скрыть военные приготовления Ивана было трудно, да и вряд ли царь стремился к этому — нужно было поразить «крымского» их размахом, создать у него впечатление колоссальной военной мощи Русского государства и безнадежности борьбы с ним. Эти масштабные военные приготовления были частью плана русского царя по овладению Полоцком — важным в политическом, экономическом и стратегическом отношениях городом Великого княжества Литовского. История о «Взятьи Полоцком Литовской земли» заслуживает отдельного и большого рассказа, а пока отметим лишь, что, если не считать похода на Казань в 1552 г., это было самое масштабное военное предприятие Ивана Грозного, настоящий «крестовый поход». Застигнутый врасплох, Сигизмунд II не сумел оказать полочанам никакой поддержки, и 18 февраля 1563 г. Иван вступил в город, одержав блестящую победу.
После возвращения в Москву из победоносного похода 29 апреля русский царь отправил в Крым «Офонасия Федоровича Нагово с сеунчом полотцским, а послал ко царю и х колге Магмет-Кирею с Офонасием полотцские поминки, жеребцы литовские в седлех литовских, и ошенки и узды, у всего наряд серебреной; да полотцково же полону послал королевских дворян ляхов Савастиана да Якуба». Цель этой посылки была абсолютно прозрачна. Хан должен был убедиться, что у Ивана слова не расходятся с делом, и то, что рассказывал Джан-Мухаммед — чистая правда, полоцкие же «поминки» — яркое тому свидетельство. Конечно, плохо, что долгое время русский и крымский цари враждовали и «ссылок» меж двумя государями не было, но если «Девлет-Кирей царь похочет с царем и великим князем в братстве и в любви быти и учнет Офонасею о том говорити, чтобы ему в братстве и в любви быти по тому, как с Саиб-Киреем царем, и поминки к нему посылати, каковы посыланы к Саиб-Кирею царю», то Афанасий Нагой должен был немедленно списаться с Иваном и приступить к переговорам «посолским обычаем»{212}. Внушительная демонстрация военной силы Русского государства должна была только подкрепить слова московского посланника.
Отметим, что, помимо кнута, Иван показал хану и пряник. По его приказу в 1562 г. был срыт Псельский город, чрезвычайно сильно беспокоивший крымцев, не без оснований проводивших аналогии между возведением этой крепости и строительством крепости на р. Свияга на ближайших подступах к Казани накануне ее падения. В.П. Загоровский расценивал этот шаг как серьезнейшую ошибку Ивана, показавшую «…политическую недальновидность и дипломатическую слабость Ивана Грозного, вставшего после разрыва с “Избранной Радой” на путь террора и удовлетворения собственных, зачастую нелепых прихотей…». Такая чрезвычайно негативная оценка нового политического курса Ивана IV представляется нам ошибочной — выше мы уже неоднократно подчеркивали всю сложность войны с Крымом и ее бесперспективность на то время не только в военном, но в экономическом и социально-политическом отношении. Представляется, что историк в этом случае стал жертвой негативного стереотипа об Иване Грозном, созданного врагом первого русского царя князем A.M. Курбским. Как писал другой отечественный историк, А.И. Филюшкин, «Курбский отомстил своему врагу, Ивану Грозному, прежде всего тем, что сумел навязать читателям свой взгляд на русскую историю XVI в… Вот уже несколько столетий мы смотрим на русский XVI в. через очки, надетые Андреем Курбским на историков…»{213}.
Чтобы не возвращаться к этому вопросу еще раз, отметим, что, разрушив Псельский город, Иван взамен приказал продолжить укреплять южную границу, перекрывая доступ татарам к сердцу Русского государства. Так, в 1563 г. был отстроен Новосиль, в 1566 г. были возведены Орел и Епифань, за ними последовал в 1568 г. Данков{214}. Построенные и восстановленные в 1550-х — 60-х гг. города-крепости в Поле образовали практически
Однако вернемся к посольству А.Ф. Нагого. Демонстрируя свое расположение к Девлет-Гирею, царь наказал своему посланцу передать «крымскому», что он возложил опалу на тех, кто ссорил его прежде с крымским «царем», прежде всего на А.Ф. Адашева, И.М. Висковатого и И.В. Большого Шереметева Фигура «Ширмерда», по справедливому замечанию А.И. Филюшкина, к тому времени в отношениях между Москвой и Крымом приобрела знаковый характер{215}. Посол также должен был передать, что Иван собрался было возложить свою опалу и на прежнего посла в Крыму Ф.Д. Загряжского, который, получается, также был среди тех, кто разжигал вражду между Иваном и его «братом», да вот беда — «Федора Загряжского в животе не стало».
На руку Нагому играло еще чрезвычайно удачно выбранное время для его поездки в Крым. Дело в том, что со второй половины 1562 г. отношения между Крымом и Литвой начали портиться. Сигизмунд II, чрезвычайно недовольный пассивностью хана в момент, когда русские перешли в наступление не только в Ливонии, но и вторглись в собственно литовские земли, более того, готовились к походу на Полоцк, стал задерживать размен послов и отправку хану «поминков», к регулярному поступлению которых в Крыму уже успели привыкнуть. Раз за разом Девлет-Гирей направлял своих гонцов с посланиями к королю и великому князю, а тот молчал, пока наконец хан не выдержал и прямо заявил, что ежели Сигизмунд не выполнит своих обязательств, не отпустит его посла и не отправит «поминков», то не только ни о каких враждебных действиях с его стороны по отношению к «московскому» не может быть и речи. Более того, хан пригрозил, что он может переменить свое отношение к предложениям Ивана, тем более что тот пообещал прислать «за чотыри и за пять годов поминков во двое, што ты, брат наш, ку нам посылаешь»{216}. Так начался печально знаменитый «крымский аукцион», когда Москва и Вильно пытались склонить Девлет-Гирея на свою сторону. Последний же не без успеха, как отмечал А.И. Филюшкин, «…пытался извлечь из этого максимальную прибыль для себя, вымогая «поминки», взятки и подарки…», угрожая (и порой приводя свои угрозы в исполнение) попеременно той и другой сторонам вторжением{217}.
И опять вернемся к посольским делам. Нетрудно заметить, что Иван возлагал на миссию А. Нагого большое, если не огромное, значение. Серьезные уступки, сделанные им хану, должны были, очевидно, продемонстрировать Девлет- Гирею искренность его мирных намерений. В то же время Иван показывал, что он идет на переговоры по своей доброй воле, не желая продолжать кровопролитие, но это не означает, что он не готов, в случае необходимости, к отпору. Весной того же 1563 г. на государевой украйне снова выставляется сильная завеса, состоявшая из двух линий. 1-ю составили усиленные гарнизоны украинных городов, а 2-ю — 3 полка с 3 воеводами на Туле, причем предусматривалось, что в случае появления татар воеводы украинные и береговые должны были сойтись вместе{218}. Обращает на себя внимание, что «береговой разряд» на этот раз встал не на Оке, а южнее, под Тулой, и там же, судя по всему, должен был произойти сход воевод в случае прихода крымских людей. Так что Иван был готов ко всяким неожиданностям (хотя, надо отметить, в 1563 г. силы, выдвинутые на южную границу, были невелики). И долго ждать неожиданностей не пришлось. Когда миссия Нагого находилась уже в пути, посла догнал московский гонец, сообщивший ему, что в конце апреля на Михайлов приходили 10 тыс. татар под началом «царевичей» Мухаммед-Гирея и Адыл-Гирея вместе с Дивей-мурзой и некоторыми другими татарскими «князьями». Известий об этом набеге нет ни в летописях, ни в разрядных книгах, но Сигизмунд II поздравлял впоследствии хана с «фортуной», поэтому можно предположить, что определенного успеха посланному Девлет-Гиреем добиться все же удалось. Однако, как справедливо замечал отечественный историк А.А. Новосельский, «как ни успешен был этот набег крымцев, он уже не мог уничтожить плоды зимнего похода Ивана IV под Полоцк»{219}, равно как и начавшиеся переговоры между посланцем Ивана Грозного и крымским «царем». Более того, Иван не стал укорять хана этим набегом, возложив ответственность за него на «азовских ногайских людей».
Итак, начавшийся с прибытием Нагого в Крым процесс переговоров между двумя государями, казалось, пошел на лад. Обменявшись гонцами и грамотами, Иван и Девлет-Гирей как будто нашли общий язык и сумели договориться. 2 января 1564 г. Девлет-Гирей «шертовал» Ивану перед его посланниками А. Нагим и Е. Ржевским и даже согласился воевать вместе с Иваном против его недругов (под ними понимался, конечно, Сигизмунд, но имя его в шерти названо не было). Позиции промосковской «партии» при ханском дворе усилились, и можно было рассчитывать, что хан, и без того не очень горевший желанием ходить на «московского» (слишком рискованными были эти походы, не то что набеги на черкесов или литовцев), станет более податливым и лояльным по отношению к Москве. А тут еще и новость о том, что Девлет-Гирей отказался поддержать турецкий замысел похода на Астрахань. Одним словом, на первый взгляд, складывалось впечатление, что политика уступок, взятая на вооружение Иваном, принесла желанный успех — то, чего не удалось добиться силой, было достигнуто миром.