Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Серьезной помехой своему участию в плане Ивана Исмаил считал кумыкского шамхала. К нему бежал один из враждебно настроенных по отношению к бию Юсуфовичей, почему глава ногаев и опасался, что, пока он будет воевать с крымцами, его собственные улусы подвергнутся нападению со стороны Гази и шамхала: «И тем дву отцов детем уж то воевати и вас и нас».
Наконец Исмаил обвинил сидевшего в Астрахани царского наместника Ивана Выродкова в том, что тот притеснял его людей, «хто ко мне едет и от меня едет, тех воюет, коней и аргамаков и доспехов не оставливает». Более того, Выродков, по словам бия, «перевозов на Волге гораздо не бережет, з другой стороны приходят воинством да войну чинят», да вдобавок к тому «астраханские люди» «воюют» улусных людей «Смаиля князя». А еще, писал он, в Астрахани сидят под покровительством наместника враги исмаиловы, что строят ему козни{184}.
Более того, чрезвычайно недовольный действиями
Одним словом, Исмаил нашел массу причин, по которым он не мог покинуть своих кочевий и отправиться в предлагаемый ему Иваном поход на «крымского». Царь, чрезвычайно заинтересованный в активном участии ногаев в экспедиции, пошел навстречу многим требованиям бия. 2 июня к Исмаилу отправился служилый татарин Ногай Сююндюков с царской грамотой. В ней Иван писал, что послание Исмаила было внимательно прочитано и теперь Исмаилу предлагается сделать следующее. Во-первых, «Крым тебе (Исмаилу. — П.В.) пригоже неотступно воевати, детей своих и племянников беспрестани посылати, чтобы недруг всегды истомен был, а ты бы безвестен не был». Ну а если Исмаил беспокоится за свой улус, за своих домочадцев, на которых может напасть Гази-мурза, так пускай он отошлет их под защиту астраханского воеводы или «в ыном месте, где пригоже, где бы их возможно от недругов уберечи». И как только бий «устроит» свой улус в безопасном месте, то, предлагал ему царь, «в осень бы тебе ити того для, зань же крымским людем всем в Перекопи с лошадми и з животиною осеневати нелзе», поскольку, как всем известно, «в Перекопи в два времена, середи лета и в осень, людем крымским всем с лошадьми и з животиною прокормитися нелзе. Выходят за Перекоп и за Днепр, переходят к черному лесу и тут стоят прокармливаютца».{185}
Последний пассаж из послания Ивана Исмаилу весьма и весьма примечателен — он наглядно демонстрирует ту цель, которую ставил русский царь, предпринимая в этом году набеги на «крымского», а именно отгон лошадей и прочего скота. Тем самым крымская конница лишалась своего главного козыря — подвижности, а экономика ханства лишалась возможности выйти из затяжного кризиса и преодолеть последствия голода и мора. Конечно, обессиленное ханство переставало на достаточно долгий срок быть значимым игроком в политических раскладах Восточной Европы и у Ивана оказывались развязанными руки для продолжения наступления на Ливонию и адекватного ответа на вмешательство в Ливонскую кампанию литовцев.
Но вернемся к посланию царя Исмаилу. Изложив свой план, Иван подчеркнул, что давление на Крым необходимо продолжить любой ценой, и если сам Исмаил опасается идти в поход, то пускай он отрядит в набег «от себя детей своих всех и племянников со всеми воинскими людми Крыма воевати одноконечно сее ж осени». И далее Иван снова подчеркивал, что еще весной он отправил своих людей «в Черкасы», на Дон и на Днепр, велев им «Крым воевати». При этом царь подчеркнул, что Диак Ржевский, отправленный на Днепр, получил четкое указание ждать Исмаила, если потребуется, даже и до самой зимы, чтобы потом предпринять совместные действия против хана. Точно так же и отправленные на Дон Д. Чулков, Ю. Булгаков и И. Извольский с Тягриберди-мурзой должны были не только «воевать» «крымского», но и для Исмаила и его людей «перевозы держати», вместе с ними «ходити» на неприятеля и по первому требованию Исмаила дать ему «на крымскую войну стрелцы» «сколко надобе».
Кроме того, Иван пообещал бию, что отправит своих людей воевать шамхала, что послал сына боярского И. Заболоцкого выяснить, что действительно ли астраханский воевода настолько отбился от рук и своевольничает, обижает царского союзника, что отправляет Исмаилу запрошенные им «суды и запас и ратной наряд и кречат и ястреб… и запасу муки и меду… шелом да наручи, да шубу зимовную, да бумаги, да набад, да трубу, да сурну». Наконец царь сообщал Исмаилу, что он отписал Выродкову, чтобы тот по первому требованию бия выдал необходимые для похода на крымцев пищали, не говоря уже о том, что ногайским торговцам было разрешено торговать на русских рынках в течение трех лет беспошлинно{186}.
Как можно видеть из этого послания, Иван, чрезвычайно заинтересованный в том, чтобы ногаи приняли активное участие в набегах на крымцев, пошел на удовлетворение практически всех запросов бия. И слова царя не расходились с делом. Летопись сообщает, что «того же лета посылал царь и великий князь из Астрахани крым шавкалсково князя воевати». Рать, отправленную из города «в судех» и состоявшую из стрельцов, казаков и «астороханских людей», возглавил воевода И. Черемисинов. Подступив к городу Тарки, русские полдня бились здесь с шамхалом и его воинами, после чего шамхал бежал, а русские взяли Тарки, сожгли его и благополучно отступили, «поймав» множество «полону русского и шавкалского». Выродков был смещен, арестован, закован в цепи, а потом и вовсе доставлен в Москву{187}.
Каким же был ответ Исмаила? 9 сентября в Москву прибыла грамота, отправленная из Орды П. Совиным. Среди прочих новостей он сообщал, что 13 августа через Волгу переправились посланные в набег против «крымского» дети Исмаила Урус-мурза и Канбай-мурза, а вместе с ними еще 13 мурз. В октябре в Москву от них приехал служилый татарин Тоузар, который рассказал, что исмаиловы дети до Крыма не дошли, а повернули назад с Молочных Вод, поскольку от них в Крым убежал взятый ранее «язык», и, опасаясь, что их намерения стали известны хану, ногаи повернули назад. Более подробный рассказ об этом незадавшемся набеге содержали доставленные в русскую столицу в середине октября грамоты Исмаила и Урус-мурзы. Исмаил писал Ивану, что де он послал в набег 9 мурз, «и многие полки свои дав, отпустил есми в головах Урус-мурзу, а после ещо полк отпустил есхми». К этому Урус-мурза добавлял, что де с ним выступили 2 тыс. всадников, а когда они вышли на Дон, то к их отряду Д. Чулкова со товарищи присоединилось 230 бойцов. С этими силами Урус вышел на Молочные Воды и разбил здесь свой лагерь, из которого послал разведку к Перекопу за «языками». Пока мурза дожидался вестей от посланных вперед сторожей, к нему доставили 4 пленников, пойманных в степи «ззади». Увы, один из них, отданный в руки брату И. Извольского Ивану (который, очевидно, возглавлял русский отряд), сумел бежать. «И как тот беглец там прибежал, — винился Урус, — и там рать собралася. Царь и царевич пришли к Перекопу. И нас мало было, полку было нашему быть побиту. Потому есмя не смели идти и воротилися».
Одним словом, гора родила мышь. Несмотря на все обещания, на все уступки и выполнение Иваном всех требований Исмаила, реального участия в наступлении на Крым ногаев русский царь так и не дождался. Что такое 2 тыс. всадников, отправленных на Крым? Что реально они могли сделать? Пограбить крымские улусы в отсутствие хана, как это сделали астраханцы в 1521 г., они, конечно, смогли бы, но справиться со всем крымским войском? Конечно, и Исмаил, и Урус клятвенно обещали, что вот как только их люди отдохнут, наберутся сил, как только Москва пришлет в Орду денег, «запасу» да подарков бию, мурзам да их людям, непременно быть новому походу. Одно только «но» мешало им сделать это — Гази-мурза, по словам Исмаила, «пристал» к Девлет-Гирею, и они «хотят зговоритись на устье Донца… И как похотим всеми людми ити на Крым войною, и он домы наши воюет. И похотим половиною людми ити и он на пути нашу рать воюет». Одним словом, всему помехой был зловредный Гази бей Урак, а потому Исмаил просил Ивана «ныне бы с тово места с промежка, как тово Казыя мирзу сослати которым обычаем и ты б то учинил»{188}.
Так или иначе, но и 1560 г. прошел впустую. Время, которое было отведено Ивану на разрешение крымского вопроса, неумолимо истекало. В январе 1561 г. в Москву прибыло новое литовское посольство, переговоры с которым закончились полным провалом — «царь и великий князь перемирья с ними утвержать не велел от лета 7070-го году, от благовещеньева дни (т.е. с 25 марта 1562 г. — П.В.) …»{189} Война с Литвой стала неизбежной, а это означало, что Крым придется оставить в покое, ограничившись на южной границей пассивной обороной.
Одним словом, на то, чтобы урегулировать отношения с ханом, у Ивана оставался всего лишь год. Но можно ли было за это время добиться того, чего не удалось достичь за несколько предыдущих лет? Судя по всему, в Москве это прекрасно понимали. Собственно говоря, создается впечатление, что еще зимой 1559/1560 гг. Иван стал разочаровываться в своем прежнем решении воевать с Крымом и начал склоняться к мысли о необходимости мириться с Девлет-Гиреем, тем более что тот подавал недвусмысленные намеки о своей готовности возобновить переговоры. Конечно, сразу отказаться от продолжения наступления на Крым, тем более что, казалось, в предыдущие годы на этом поприще удалось достичь немалых успехов, ему и его советникам было трудно. Однако очевидно, что русская военная активность на южном направлении в 1560 г. явно стала сворачиваться, и Иван вместе со своими советниками попробовали переложить основную тяжесть войны с Крымом на плечи своих союзников, прежде всего Исмаила. Однако бий оказался ненадежным партнером, а Вишневецкому, судя по всему, так и не удалось объединить всех черкесских князей (и, как показало дальнейшее развитие событий, эта неудача во многом предопределила его решение вернуться обратно на службу Сигизмунду II). Оставалась одна, последняя надежда — продолжить набеги на крымские улусы и примкнувших к нему ногаев (главенство над которыми постепенно прибирал к своим рукам Дивей-мурза) с расчетом истощить их и ослабить. Тем самым можно было надеяться, что сколько-нибудь серьезные набеги с их стороны станут невозможны, а значит, можно будет выиграть некоторое время для того, чтобы одержать победу в разгорающейся все сильнее и сильнее войне в Ливонии.