Иван Грозный и Девлет-Гирей
Шрифт:
Однако очень скоро все эти радужные надежды рассеялись, подобно утреннему туману. Противники соглашения с Москвой при ханском дворе (среди которых было немало казанских аристократов и астраханцы) при поддержке литовских дипломатов делали все возможное, чтобы сорвать окончательное утверждение договора между Иваном и Девлет-Гиреем. Формально камнем преткновения стали два вопроса, разрешить которые так и не удалось, — заключение союза против Сигизмунда, на котором настаивала Москва, а хан под всякими предлогами стремился уклониться от принятия на себя твердых обязательств выступить против великого литовского князя, и размер присылаемых Иваном «поминок», которых явно не хватало для того, чтобы заткнуть рты всем недовольным скупостью «московского» при ханском дворе. Среди этих недовольных оказались и два влиятельнейших «князя», с мнением которых Девлет-Гирей не мог не считаться — Хаджи Ширинский и Дивей-мурза. Позиция последнего была тем более весома, что к тому времени, судя по всему, ногаи, сохранившие прежний кочевой образ жизни, стали ударной силой крымского
«Приговор» татарской «большой думы» стал сильнейшим ударом по надеждам русского царя. Нет, татарская знать, конечно, была за «замирение», но на каких условиях! Мало того, что противники Москвы сумели добиться одобрения требования выплаты «Магмет-Киреевой дани», но они еще захотели, чтобы Иван отказался от владения Казанью и Астраханью! А тут еще подсуетился Сигизмунд II, приславший как раз к этому времени гонца с известием, что он высылает хану двойную против прежнего «казну» и обещает еще выплатить «Саип-Киреевы» «поминки», что должен был прислать, но пока так и не отправил «московский». И хан не устоял. 5 августа к Нагому явились ханские посланцы, объявившие русскому послу о том, что «царь» намерен замириться с Иваном на условиях, принятых «большой Думой», после чего Нагой и его люди фактически были посажены под домашний арест. Послу стало ясно, что это война, и он попытался известить об этом Москву, но ни один из его гонцов, спешно отправленных на родину, туда так и не попал. 17 августа Девлет-Гирей выступил в поход на «государеву украйну».
В Москве не были готовы к такому повороту событий. Нет, конечно, на всякий случай войска на южной границе держали, и весной «береговой разряд» заступил на службу. Но если обычно его полки растягивались от Калуги до Коломны вдоль всего левого берега Оки, то теперь 5 его полков с 10 воеводами сосредоточились на правом фланге завесы, под Калугой. Это было сделано с расчетом оказать поддержку полкам на «литовской украйне» в случае прихода «литовских людей». А на южной границе фактически остались лишь гарнизоны в «украинных» городах, которые могли бороться с отдельными отрядами татарских наездников, но не со всей крымской ратью. Понадеявшись на ханское «шертование», Иван «воевод больших с людми в украиных городах от Крымской стороны не держал». Более того, если верить летописцу, «Девлет-Киреева царева злаго умышленна и ссылки с полским королем не ведуще», Иван «воевод своих и людей, которые стояли того лета по украйным городом, по домом егда время отпущати, отпустити тогды велел, а оставлены тогда малых прихода ради, лехкие воеводы с малым бяше людми по укарйным городом»{220}. Можно, конечно, обвинить царя в том, что он допустил столь серьезный просчет и не обезопасил «крымскую сторону», но тогда, когда планировалась летняя кампания 1564 г., казалось, что все идет как нельзя лучше и вот-вот будет достигнуто соглашение с Девлет-Гиреем. Резкий поворот в политике хана застал Москву врасплох, тем более что из-за нарушившейся из-за действий литовских казаков связи между Иваном и Нагим в русской столице не могли, как раньше, держать руку на пульсе событий и вовремя сориентироваться в изменившейся буквально за несколько дней на 180° ситуации. За день до выступления хана, 16 августа, русский государь отправил в Крым татарского посланца «князя» Караша и вместе с ним «отпустил» своего гонца А.Н. Мясного с грамотой, а в ней Иван писал Девлет-Гирею «о миру и о любви» и о желании поскорее разменяться послами и завершить благополучно начатое «замирение»{221}. Вот так — Иван еще был уверен в том, что длящиеся уже больше полугода переговоры вот-вот завершатся успехом, а хан тем временем уже приказал седлать коней, и в Москве об этом даже и не подозревали!
На Русь надвигалась большая беда, но, к счастью, ряд обстоятельств позволил избежать худшего. Прежде всего хан, не очень, видимо, уверенный в успехе своего предприятия и не стремившийся, видимо, к тому, чтобы слишком уж подыграть своему союзнику Сигизмунду и разорвать окончательно налаженные с таким трудом контакты с Иваном, решил не идти через «коломенские места» прямо на Москву (как ему советовал, если верить летописи, Сигизмунд). При подходе к русским рубежам высланные вперед татарские сторожи «поймали на Поле казаков и по украиным украиных людей», которые на допросе показали, что «царь и великий князь сам на литовского не пошел, а поехал с Москвы молитися не в далные места». Узнав об этом, хан отказался от намерения «лезти» через реку и решил ограничиться опустошением «рязанских мест». 1 октября 1564 г. Девлет-Гирей «стал у города у Рязани, а отпустил людей в войну. И многие волости и села повоевали меж Пронска и Рязани по реку по Вожу, а за город до Оки реки до села до Кузминского».
Неожиданный приход
Беда была бы еще больше, если принять во внимание крайне неудовлетворительное состояние Рязанского кремля. Он давно требовал починки, но на это, как всегда, не было денег — да и так ли уж нужно было торопиться с приведением его в исправность, если враг давным-давно не появлялся под его стенами. В итоге, как писал летописец, «град ветх велми бяше, но иные и стены палися». И вот под этот обветшавший «град» пришел сам «царь», и не только со своей легкой конницей, но и с нарядом. Вряд ли Рязань устояла бы, если здесь случайно не оказался боярин А.Д. Плещеев-Басманов — тот самый Алексей Басманов, что за девять лет до того отличился при Судьбищах. За эти годы постаревший воевода успешно повоевал в Ливонии, участвовал в «полоцком взятье», а теперь снова оказался на «крымской украйне». Надо полагать, Басманов с сыном Федором, своими людьми и небольшим отрядом рязанцев возвращался с «береговой» службы домой, в свое поместье. И тут на пути домой ему стало известно о появлении татар. Старый и опытный воевода и его полчане не растерялись, «шед под люди, крымскых людей побили и языки поймали, не дошед города»{223}.
Лирическое отступление — читая лаконичные строки летописей и разрядных книг, рассказывающих об этих осенних днях, осознаешь, что перед нами разворачивается картина, ничуть не уступающая по драматизму и динамике любому историческому боевику, да хотя бы тому же «Царству небесному»! И в самом деле, снова перед нами город, оставшийся без защиты, куда сбежались в поисках укрытия жители окрестных деревень и городков, павший духом епископ и немногочисленные воины гарнизона неготовой к обороне крепости, благородный герой (уж в чем, в чем, а в «дородстве» Басманову не откажешь!), пробивающийся сквозь несчетные сонмища супостатов в, казалось бы, обреченный город и берущий на себя его оборону, многодневная осада города беспощадными ворогами, жаждущими крови, женщин и добычи, — и, без иронии, ибо так и все и было, счастливый конец!
Но вернемся обратно к нашей истории. Допрошенные с пристрастием пленники показали, «что пришед царь Девлет-Кирей, а с ним дети его, калга Магмед-Кирейцаревич да Алды-Гирейцаревич, со всеми крымскими людми (а было их, если верить летописи, 60 тыс. — П.В.) …». Басманов, оценив всю важность этих сведений, не медля ни минуты, отправил «языков» в Москву к царю (летописец писал, что «то и первая весть про царя, безвестно убо бяше пришел»), а сам поспешил в Рязань садиться в осаду. Он успел вовремя. В городе почти не было ратных людей, его укрепления, как уже было отмечено выше, пришли в негодность, рязанский епископ Филофей и «сущие люди во граде» пришли в уныние: казалось, от татар уже нет спасения и оставалось только молиться и надеяться на милость Божию. И тут появился Басманов. За то немногое время, что было ему отведено, он успел сделать немало. Он не только вдохнул в впавших в уныние горожан и сбежавшихся в Рязань окрестных крестьян, но, самое главное, «у града же тогда крепости нужные с нужею едва поделаша и града покрепиша и бои по стенам изьставиша». И когда хан подступил к городу, его уже ждали во всеоружии.
4 дня Девлет- Гирей с главными силами своей рати стоял под стенами Рязани, Несколько раз татары ночью пытались взять штурмом город, «с приметом и с огнем многажды прихождаху», но каждый раз были отражаемы сидельцами. Рязанские пушкари со стен палили по татарам, когда те осмеливались близко подойти к ним, а Басманов со своими людьми «из града выезжжаа, с татары бишася». Отчаянной обороной он рассчитывал выиграть время для сбора полков, и не ошибся в своих расчетах. 2 октября Иван, находившийся в то время в Суздале на богомолье, узнал о приходе Девлет-Гирея и поспешил в Москву. Тем временем собравшаяся экстренно Боярская дума под председательством царевича Федора приговорила отправить на берег воевод И.П. Федорова и И.П. Яковлева с государевым двором и немногими ратными людьми, что оказались проездом в Москве, «занеже не бе убо время в ту пору людскому собранию бытии: все розпущены были по домом».
Пока посланные гонцы поднимали вернувшихся было домой служилых людей, Федоров и Яковлев выдвинулись к Коломне и оттуда «посылали от себя за реку под люди голов не в одны места. И снявся те головы с Михайловскими (князь Ф.И. Татев и М.Н. Глебов. — П.В.) и з дедиловскими (князья Ф.М. Трубецкой и Ю.Ф. Барятинский. — П.В.) воеводами и с ыными (надо полагать, поднятые по тревоге, на помощь рязанцам поспешили все украинные воеводы. — П.В.), во многих местех крымъскых людей блиско царевых станов побивали и языки крымъские многие, имянных людей, имали»{224}.