Иван Калита
Шрифт:
– Прости, князь, по скудоумию своему речу.
Александр сделал вид, что не расслышал, подумал:
«Наказать, чтоб другим неповадно было?
– Но тут же передумал: - Не время Москву трогать. Сильна она ныне».
Сколупнув восковую печать, развернул письмо, прочёл всего три слова: «Скончался митрополит Пётр».
Князь перекрестился, промолвил:
– Упокой, Господи, душу его.
– А гонцу сказал:- Ответа не будет, так и скажи молодшему брату моему Ивану.
Едва гонец ушёл, Александр приказал Кузьке:
– Зови думных бояр в гридню…
Дожидаясь
В отместку Пётр стал держать руку князей московских, а напоследок и престол митрополичий перенёс из Владимира в Москву.
«Теперь бы не упустить нового митрополита, к себе в Тверь перемануть».
Наконец сошлись бояре, архимандрит, княжий духовник. Расселись по лавкам. Александр рассказал им о письме.
– Великий князь, - заговорил архимандрит, - то и к лучшему. Нынешний митрополит Москве служил, о Твери не мыслил.
– Верно говорит отец Алексий, - сказал княжий любимец боярин Колыванов, - нам надо думать, чтоб нашего, тверского, патриарх византийский митрополитом над Русью поставил.
– Архимандрита Алексия послать надо в Византию, - тонкоголосо вымолвил княжий духовник.
– Ему митрополитом быть.
– Ин быть по сему, - решил Александр.
– Готовься, отец Алексий, поедешь в Никею [37] , к патриарху на рукоположение. А сейчас велите в колокола звонить. Пусть все знают, что и Тверь о смерти митрополита Петра печалится.
Великий князь Александр Михайлович едет из Ржева в Тверь. Дорога, петляя по траве, вьётся вдоль берега Волги. На том берегу в полуденном зное дремлет берёзовый лес. Ни ветерка. Только вдали между небом и землёй, чуть колеблясь, висят струйки горячего воздуха. Пушистое облако лениво застыло на небе, не шелохнётся.
37
Никея– город в Малой Азии, местожительство патриарха.
Из-под самых копыт иногда тяжело взлетит дрофа, лениво выпорхнет перепел и тут же снова упадёт в высокую, под стремена траву, жалобно вскрикнет: пить- пить! Даже юркие стрижи и те забились в свои норы над обрывом. От жары сонно, губы пересохли. Бок о бок с князем скачет друг детства боярин Колыванов. Чуть поодаль - дружинники. Сдерживая горячего коня, князь поминутно вглядывается вдаль. Вон там, за поворотом, село. Можно и молочка козьего испить. Александр любил козье молоко.
Вдруг конь остановился, встал на дыбы, захрипел. Натянув поводья, князь привстал на стременах. Успел заметить большую голову с прижатыми ушами и широкую тёмно-серую спину потрусившего невдалеке волка.
Вот и село. Подслеповатые избы под соломой. Над крышами нет труб, топятся по-курному.
В селе пустынно, одни старики и малолетки. Мужики и бабы на жнивах серпы греют. Пока отрок расстилал ковёр и доставал еду, великий князь разговорился с подошедшим старцем.
– Что-то я тя, дед, не упомню?
– А как же меня, княже, упомнить, когда я боле на полатях отлёживаюсь. Годы мои такие.
– А зовут тя как, дед?
– Иваном кличут.
– Древний ты, дед Иван.
– Уж такой древний, что и не ведаю, сколько мне годов. Однако помню, что, когда Батыга на Русь шёл, я тогда вьюношем был.
– Так ты, поди, с отцом моим и на Москву ходил?
– Нет, княже, на Москву я с Михайлом Ярославичем да братцем твоим Дмитрием с сулицей не хаживал. А хаживал я с Александром Ярославичем на немца. На Чудь-озере бивал их. Тому годков до ста минуло. А на Москву чего ходить?
– А коли Москва на нас ходила?
– возразил Александр.
– Так то, княже, Москва. Она всех возьмёт под свою руку.
– Ты, старик, тверич, а мыслишь как Москвин. Тверь древней Москвы, и князь тверской - великий князь! Твери и брать под свою руку всех князей.
– Нет, князь, у Твери на хребте Литва висит. А Москва - она как душа, в самой серёдочке. От Орды её Рязань прикроет, от немца - Новгород, от Литвы - ты, князь…
Остальную дорогу князь ехал молча, раздражённо припоминая разговор со стариком. Не раз приходилось ему слышать подобные слова.
«Я о Руси не меньше московских князей радею, понапрасну попрекают меня».
Миновали берёзовый лесок, поднялись на холм. Тверь встала перед глазами позолотой куполов, зеленью садов, сквозь которые проглядывали избы и хоромы.
Александр осадил коня, смахнул с чела усталость, приосанился. Негоже князю въезжать в город с думами-заботами, с потупленной головой. Пусть зрят князя орлом, а не коршуном. Оглянулся на спутников, они тоже подтянулись. Стража, завидев князя, распахнула ворота. Коми пошли веселее. Вон и терем княжий. Но что это? Два конных ордынца зажали лошадьми девчонку, не дают пройти. Та, закрыв лицо платком, пытается вырваться, да куда там! А ордынцы знай горячат коней, гогочут.
Подскакал боярин Колыванов.
– Дозволь, княже, потешиться?
– Давай, - сквозь зубы процедил Александр, - да чтобы без крови, бо то Щелкана холопы.
Колыванов подмигнул кому-то. От отряда отделился молодой воин, поднял коня в галоп и, на всём скаку огрев ордынца плёткой, помчался дальше, только пыль заклубилась. Ордынцы взвизгнули и вдогон.
– То-то будет потеха!
– с усмешкой промолвил боярин.
– Федя Васильев заманит их в тайные ямы. Ордынцы либо коням ноги поломают, либо себе шею свернут.
– Погляди, Митрий, как на это Щелкан зрит, - кивнул в сторону княжьего терема Александр.
– Верно, злость разбирает.