Иван Калита
Шрифт:
– Много лет здравствовать те, осударь. Вели принять дары от княжества Московского.
Векиль подал знак, и отроки из княжеской дружины внесли и сложили у трона меха чернолисьи и куньи, бобровые и соболиные. Вот уже гора нежных и мягких шкурок высится перед троном, а отроки расстилают рядом узорчатые ковры и кладут на них парчу златотканую, византийскую, золотые изделия русских умельцев и фряжское оружие.
Разгорелись глаза у темников и нойонов. Хищной птицей подался вперёд Туралык, словно изготовился кинуться на драгоценности. Затаил дыхание Кутлуг-Темир. У тучного нойона Агиша по лоснящемуся подбородку побежала слюна. Лишь хан по-прежнему сидит невозмутимо. Вошёл княжий ловчий. На вытянутой руке у него - пристёгнутый золотой цепкой горный орёл. Острые когти вонзились ловчему в кожаную рукавицу. Орел сидит нахохлившись. Золотой колпачок закрывает ему глаза и клюв.
Лицо Узбека ожило, он слегка приподнялся, вкрадчиво спросил у Калиты:
– Чем, князь, этот орёл хорош?
– Волков он бить обучен, осударь, - изогнувшись в поклоне, ответил Иван Данилович.
– Якши! Унесите птицу.
– И хан снова повернулся к Калите, прищурился: - А скажи, князь Иван, не обучен ли сей орёл бить урусских князей?
Засмеялся Кутлуг-Темир, засмеялись и другие.
«Злее зла честь ордынская», - промелькнуло в голове Ивана Даниловича. Он сдержанно ответил:
– Пошто, осударь, гнев кладёшь на русских князей? Дед мой, Александр Невский, в почёте был у Бату-хана, отец, Данил Александрович, другом Орды был, у брата Юрия жена сестрой те, осударь, доводилась, и я чту тя, как отца.
Когда русский князь заговорил, установилась мёртвая тишина. А речь Калиты лилась неторопливым, но звонким ручьём.
– Дозволь, осударь, и дальше молвить?
Узбек слегка кивнул.
– Русь, осударь, со времён Бату-хана платит выход исправно. Лишь одни тверские князья возомнили много. Но ведь ты же им, осударь, ярлык на великое княжение дал? Вот и обуяла их гордыня. Тверские князья, коли упомнишь, осударь, московским недруги. Отец нынешнего князя тверского Михаил жену брата мово, Юрия, а твою сестру смерти предал, а брат его Дмитрий самого Юрия убил. И коли одна Тверь в чём повинна, то не клади, осударь, свой гнев на Москву и иные русские города…
Иван Данилович умолк. Краем глаза заметил, как одобрительно кивнул Кутлуг-Темир, забился в кашле темник Туралык.
Один хан сидел, как прежде, нахмурившись. Но вот он заговорил, и коротка была его речь:
– Князь Иван, ты много сказал, а сейчас иди и жди моего ответа.
Калита поклонился и, пятясь, вышел.
Тихо дремлет месяц над Сараем, повис острыми рожками в небе и не движется, а вокруг звёзды рассыпаны бисером, перемаргиваются.
В холодном голубоватом свете замер город. Спит любимец хана Кутлуг-Темир, спят темники и нойоны, спят ханские жены, уснула и видит сладкие сны красавица Гюльнэ, спят воины и ремесленники, и только бодрствует зоркая стража…
Смотрит месяц на заснувший Сарай. А над ханским дворцом, на тонкой игле, другой золотой месяц, и он тоже разглядывает затихший большой город.
Спит всё вокруг, замерла жизнь и в караван-сарае. Только князь Иван Данилович не смыкает глаз.
С вечера Ахмыл сказал, что сегодня ночью велел великий хан привести к нему московского князя.
Чуткий слух Ивана уловил еле приметные шорохи.
– Ты, Ахмыл?
– Я, князь.
Они пошли притихшими улицами. Длинные тени ложились поперёк дороги, уродливо ломались на высоких заборах.
Калита идёт следом за молчаливо шагающим сотником. На улице - ни души. Из темноты деревьев вынырнул дозор. Зазвенев оружием, стража преградила дорогу. Ахмыл вынул пайцзу, протянул старшему дозора. Тот покрутил её в руках, подставил лунному свету, долго приглядывался.
Ахмылу надоело ждать.
– Ты что, меня не узнаешь?
Старший дозора давно узнал начальника ханского караула, но в этом ночном спящем городе он хозяин, и эта власть ему нравится. И кто знает, зачем это сотник Ахмыл, начальник ханского караула, идёт в такой поздний час вместе с урусским князем во дворец. А может, они замыслили какое зло, и старшему дозора суждено изловить тех, кто попытается покуситься на жизнь великого хана? Тогда великий хан окружит старшего дозора почётом, и он станет начальником ханского караула…
– Долго ты будешь стоять у меня на пути?
– прошипел Ахмыл.
Голос сотника вернул старшего дозора из мечты к действительности. Он возвратил пайцзу, приказал:
– Пропустите!
Калита и Ахмыл пошли дальше. Всю остальную дорогу сотник молчал.
Но вот он остановился у незаметной калитки, стукнул три раза. Щёлкнул замок, и они вошли в густой сад.
«Царский сад», - догадался Иван Данилович. Они миновали озеро и навесным мостиком перешли через канал. По сторонам темнели газоны. В тишине не шелохнутся деревья. Под ногами похрустывает жёлтый ракушечник. Вот и дворец. Два караульных скрестили копья, тихо приказали:
– Ха!
– Воля хана!
– ответил Ахмыл, и караульные расступились.
Сотник всё так же молча повёл его дворцом. Их ещё не раз останавливали караульные, но, слыша неизменное «воля хана», пропускали дальше.
Наконец они подошли к закрытой двери. Два караульных багатура подозрительно осмотрели русского князя, нет ли на нём оружия. Ахмыл шепнул:
– Следуй сам.
Калита открыл дверь и, очутившись в круглой, похожей на юрту комнате, освещённой яркими светильниками, огляделся. Стены её увешаны коврами, на полу толстый мягкий ковёр с изображением скачущих всадников.
В противоположной стороне, на расшитых подушках, сидит в малиновом полосатом халате хан Узбек.
Князь отвесил поклон, сказал:
– Милость твоя ко мне безгранична, осударь.
– Садись, князь Иван, - указал Узбек на место напротив себя.
– Пьёшь ли ты кумыс?
– Кумыс, осударь, царский напиток, как его не пивать…
– Дзе, дзе!
– довольно хмыкнул Узбек и хлопнул в ладоши.
Раб внёс поднос, поставил перед ними полированные чаши с напитками, на блюде дымящийся бешбармак, куски печёной конины. Подсучив рукава халата, Узбек принялся за еду, запивая то чубой, то кумысом. Калита последовал примеру хана, стараясь не дышать в нос, пил кислую, вонючую чубу, ел конину.