Иван Калита
Шрифт:
Его размышления оборвал стук копыт, треск ломаемых сучьев и голос дьякона:
– Княже, где ты?
Он сидел верхом на коне, держа в поводу другого.
– Здесь я, - отозвался Александр.
Он вышел на дорогу и, взяв из рук дьякона повод, с трудом сел на коня.
– Теперь поспешай, княже, а то хватятся. Кажи, куда путь держать?
– На Псков!
– коротко бросил Александр и тронул коня.
Оставив Тверь в развалинах, орда двинулась назад. Туралык и другие темники были довольны. Хоть и малую добычу взяли в Твери, зато новгородцы прислали богатые дары да две тысячи серебра…
И снова шла орда, а далеко впереди неё, упреждая смердов об опасности, скакали невидимые для ордынских дозоров воины князя московского.
От Торжка Калита повернул на Москву. Позади его дружины тянется длинный обоз с пленными тверичами. Калита едет далеко впереди, раскраснелся на морозе. На нём, поверх кольчуги, бобровая шуба, на голове княжья круглая шапка, отороченная соболиным мехом. Вороной конь под князем идёт-танцует. Рядом с Иваном Даниловичем едет дворский. Он по плечо Калите. Задрав огненно-рыжую бородёнку, заглядывая в рот князю, ловит каждое его слово. Время от времени поддакивает.
А Калита наказывал:
– Ты, Борис, тех тверичей, кто ремесло знает, сели на Москве слободами… Кто же торговые, то тем не перечь, пусть торгуют… Да скажи всем, что отныне они московляне и всем им свобода… Пусть отныне о Москве помышляют, а не о Твери. Москву ремеслом да торговлей красят… А смердам пусть тиуны землю сыщут, и сёлами те смерды осядут… Одно село, ежели будешь мне служити и детям моим, тебе даю. А не будешь служити, отниму село…
Дворский поклонился.
Князь умолк, предался думам.
«Хорошо, однако, всё обернулось. От Руси беду отвели и ко всему руками ордынцев с тверским усобником - Александром - покончили… Отныне у Москвы нет соперников на великое княжение… Теперь бы ещё от баскаков избавить Русь да богатство наше приумножать… Коли будет полна сума, иная речь с удельными князьями будет… А когда возьмёт Москва всю Русь под свою руку, тогда не станем Орде кланяться… Покуда же надобно терпеть… А Александру, сказывают, псковичи приют дали. Видно, на ливонцев либо па Литву надеются… - Калита нахмурился.
– Да то у них пустые мысли…»
Глава 3
Новгород - город торговый, город ремесленного и иного чёрного люда. Новгород - город великий!
В городе пять концов: на западной, Софийской, стороне три да на восточной, Торговой, два.
Западную сторону от восточной отделяет река Волхов. Через неё широкий, для двух телег разъехаться, дубовый мост. На западной, Софийской, стороне - Неревский конец, Загородский да Гончарный, на восточной, Торговой, - Плотницкий да Словенский. У каждого конца свой кончанский староста, у купцов - сотские.
На Софийской стороне, у самого берега Волхова, каменный детинец. Его стены окружают Софийский собор, двор новгородского архиепископа со многими постройками. На противоположной, Торговой, стороне - Ярославов двор. Он стоит напротив- детинца. Ярославов двор - это память былой власти князей. Его строил Ярослав Мудрый. С тех давних пор, когда новгородцы прогнали князя и городом правит посадник, на Ярославовом дворе собирается вече.
От детинца к Кромному городу тянутся мощённые тесовыми плахами и круглым лесом улицы. На улицах, что ближе к детинцу, заборы всё больше высокие, за ними, что ни двор, хоромы просторные, затейливой резьбой украшены. Это усадьбы вотчинных бояр да новгородской знати.
Подальше, на концах, живёт беспокойный, своенравный люд, мастеровой народ. Немало хлопот доставляет он боярам и купцам. Чуть что, бьют в вечевой колокол. И на вече нередко спор кончают силой. Сходятся конец с концом и бьются не на живот, а на смерть, решая «Божьим судом», кто прав, кто виноват…
В один из первых зимних дней, когда мороз сковал твёрдой коркой лужи, из Твери в Новгород, спасаясь от ордынцев, прискакала с детьми тверская княгиня Настасий, а с ней архимандрит Алексий.
В Грановитую палату на совет пришли архиепископ Василий, посадник с тысяцкими, родовитые бояре, сотские да канчанские старосты. Долго думали, рядили, принять ли под защиту Новгорода или не принять тверскую княгиню с архимандритом, и порешили: архимандриту Алексию приют в Великом Новгороде дать, а княгине с детьми в городе оставаться нельзя, дабы не накликать на себя гнев князя московского. А ордынцам архиепископ Василий предложил послать дары да дать им откуп.
– Это, - сказал он, - отведёт угрозу от Великого Новгорода…
Надумал совет, и вече постановило…
Миновал месяц. Уехала в Псков тверская княгиня с детьми, ушла к себе орда. Вернулся в Москву князь Иван Данилович. И как ни в чём не бывало стоит господин Великий Новгород, красуется.
На Холопской улице, рядом с церковью Демьяна, рубленая изба кузнеца Вавилы. Она перекосилась и почти по крышу вросла в землю. Небольшое волоковое оконце сиротливо смотрит на прокопчённую сажей, крытую дёрном кузницу. Её хозяин стучит молотом с утра до ночи. Ему надо отдать долг боярину Захарьину. Который год рассчитывается, а проценты растут. Ну да не он один такой!
Вот и сегодня, давно уже полдень, а Вавила ещё и не обедал. Он не торопясь прошёл от наковальни к горну, поковырял кочерёжкой в прижухлых углях, качнул подвесной мех. Уголь закраснел, синеватое пламя выбило наверх.
В широко распахнутую дверь заглянул сосед, кожевник Касьян:
– Здорово, кум.
Вавила повернул к нему заросшее, прокопчённое лицо, сказал охрипшим голосом;
– Зайди, Касьян.
Касьян стряхнул снег с латаного нагольного полушубка и, потопав лаптями, сел на чурбак. Вавила подал ему грубую мозолистую руку, присел рядом.