Иван Калита
Шрифт:
– Ну, в Новгород нам с вами не по пути, - покачал головой Плещеев.
– Великий князь Иван Данилович переветчиков не жалует… Свяжите их!
– приказал он дружинникам.
– Ты, Васька, в ответе будешь!
– хрипел, сопротивляясь, Захарьин.
– Подожди, не всё Москве над нами верх держать!
– кричал Ларионов.
Новгородских бояр связали и раздетых вытолкали во двор. Ночь была месячной, тихой. От мороза перехватывало дыхание. Тут же, во дворе, сбившись, стояли боярские возницы. Плещеев напустился на них:
–
Возницы испуганно бросились к лошадям, а когда конский топот затих, Плещеев, смеясь, проговорил:
– То-то напустят они страху на именитых новгородских людей. А как скажут, что это Александровы воины, пропадёт у новгородских бояр охота от Москвы отходить. А этих, - он кивнул на дрожащих от страха и холода Захарьина и Ларионова, - в лесу к деревьям привяжем и пусть замерзают либо волки едят. Вот и будет им Псков и Литва!
Спал Данилка в овине, зарывшись в сухое душистое сено. Угрелся и не заметил, как ночь прошла, а когда пробудился, солнце уже сквозь щели светит. Рядом Лука посапывает. Данилка потихоньку вылез, отряхнулся, вышел во двор. От мороза дух захватило. Подумал:
«Бояре, поди, уже замёрзли.
– И, вспомнив, как кричал от страха Захарьин, когда их с Ларионовым связанных бросили в лесу, пожалел: - Всё же люди».
Посреди деревни, щурясь от слепящего солнца, стоял боярин Плещеев.
Завидев Данилку, позвал.
Данилка подошёл. Боярин оглядел его с ног до головы и только потом спросил:
– Что, воин, не сробеешь, коли пошлю тя во Псков к князю Александру?
– А чего робеть!
– спокойно ответил Данилка.
– Во Пскове и живота положить можно.
– Так на то и воином зовусь!
– То так. Значит, скачи к князю Александру и передай изустно: великий князь Иван Данилович велит-де те, меньшому князю, смирить свою гордыню и идти с повинной. А не придёт с повинной, пойдём на рать и разорим Псков, как Тверь. Упомнил?
Данилка кивнул.
– А ещё скажи, что отныне Тверь признала себя ниже Москвы и князь Константин чтит великого князя Ивана Даниловича за отца.
Данилка подошёл к коню, засыпал овса.
– Ешь перед дорогой!
Конь покосился на хозяина, заржал.
– Уразумел?
– Данилка похлопал его по крутой холке, направился в овин.
Лука ещё спал. Наклонившись, Данилка крикнул ему в самое ухо:
– Пробудись!
Лука ошалело вскочил, протёр глаза.
– К чему будил? Сон такой снился… - Лука причмокнул от удовольствия.
– Снилось мне, будто ел я свинину, жаренную с чесноком.
– И как, наелся?
– рассмеялся Данилка.
– Ты не дал. Закричал не ко времени.
– Слушай, Лука, - Данилка оборвал смех, сел на сено, - хочу просить тя.
– О чём?
– Посылает меня боярин во Псков к князю Александру.
– Самого либо с кем?
– Самого.
– До чем просить хочешь?
– Скажи Василиске, что я вернусь, - смущаясь, проговорил Данилка.
– Непременно вернусь. Пусть ждёт…
Глава 3
С Чудского озера дуют на Псков ветры: зимой пронзительные, с весны влажные. Они ударяются о замшелые башни и крепостные стены, хозяйничают в посаде и городе. Ветры ворошат соломенные крыши рубленых изб, вращают тесовых петушков па боярских теремах. Зимой ветры скользят по льду Великой реки, в иную пору будоражат воду.
Стоит Псков на пути у рыцарей-крестоносцев на Русь, перекрыл дорогу и князьям литовским.
Псков - младший брат Новгорода, и коли грозила ему вражья сила, то поднимался на рать старший брат - люд новгородский. Так и устояли рыцарям да иным, кто шёл в эту землю.
День и ночь не сходят с Гремячей башни дозорные; день и ночь…
Бывший тверской воин Фёдор Васильев прильнул к стене, тоскливо смотрит вдаль. Отсюда, с высоты, видно лес, дорогу в Литву, село в стороне, но сколько ни гляди, а Твери не увидишь. А Фёдор всё смотрит, и перед глазами у него родной город.
Давно уже он во Пскове. С тех пор, как орда к Твери подступила. В тот день велел ему боярин Колыванов с десятком дружинников охранять княгиню в пути.
Из Новгорода повёз Васильев княгиню с детьми во Псков. Тут и приютили их. Не дали псковичи в обиду. А потом и князь Александр с дьяконом Дюдко приехал. И узнал Фёдор Васильев от дьякона горькую правду, как разграбили и сожгли татары Тверь. Никто того не видел, разве только ночь, как плакал Фёдор.
Ветер с присвистом завывал в островерхой башне Гремячей, нагонял тоску. Фёдор оторвался от бойницы, сказал другому дозорному:
– Пойду ужо!
– Цо нагляделся и цего узрел?- Пскович добродушно усмехнулся.
– Всё глядишь да глядишь.
– А коли б тебя на чужую сторону, поди, волком взвыл бы!
– Цего там, - поддакнул пскович, - для тя Псков не Тверь… Ну да как ни тяжко те, а всё же Русь это! А вот как брата мово меньшого рыцари заполонили, всего натерпелся.
Неожиданно дозорный припал к бойнице.
– Никак, скацет кто-то?
Фёдор всмотрелся. И впрямь, по дороге, что вела на Новгород, виднелся верхоконный. Когда всадник приблизился, Фёдор сказал: