Иван Калита
Шрифт:
– Воин! Чей?
У самых ворот всадник осадил усталого коня, крикнул что было мочи:
– Эгей, воротники, отворяйте ворота!
Дозорный свесился, крикнул с высоты:
– Откель будешь и по какому слуцаю?
– Из дружины великого князя московского к князю Александру!
Фёдор Васильев сбежал вниз, коротко бросил караульным у ворот:
– Пустите!
Заскрипел опускаемый на цепях навесной мост, застучали копыта. Фёдор ждал с нетерпением и любопытством: «Кто он? Может, и о Твери что расскажет?»
Всадник уже въехал в крепость, сошёл с коня, размял затёкшие ноги. Весело промолвил, глядя на Фёдора:
– Сведи, брате, к князю!
Ломая каблуками хрустящий ледок, они шли рядом. Навстречу попадались редкие прохожие. На Фёдора и приехавшего воина никто не обращал внимания. Фёдор нет-нет и метнёт косой взгляд на московита. Совсем молодой парень, белобрысый, из-под шелома прядь выбилась. Идёт, молчит, о чём-то своём думает. Не выдержал Фёдор, спросил:
– В Твери не доводилось быть?
– Нет. А что, сам небось тверич?
– Оттуда… Не ведаешь, что там нынче творится?
– Встала Тверь… Князь Константин из деревень смердов нагнал, стены срубили, терема… Тверичи, кто уцелел да по лесам хоронился, вернулись… А ты-то чо в Тверь не идёшь?
– Князя Александра воин я, и негоже князя в беде покидать. Тя-то как кличут?
– Данилкой!
– А меня Фёдором… А вот и князь!
Навстречу им приближался князь. За ним степенно двигались три боярина. Данилка сразу разглядел князя. Невысокий, коренастый, глаза под нависшими лохматыми бровями прячутся.
– Посерёдке идёт боярин, вишь? То Колыванов, первый княжий советчик, - успел шепнуть Фёдор.
Поравнявшись с князем, Данилка стал, отвесил поклон. Остановился и Александр. Сурово спросил:
– Чей будешь воин и откуда приехал?
– Из дружины великого князя московского, гонцом к тебе, князь!
– С какой вестью прислал тебя князь Иван?
– Велел боярин Плещеев передать тебе слова великого князя Ивана Даниловича, чтоб шёл ты, князь, с повинной, а не то и Псков разорит, как Тверь!
Гневно засверкали глаза у Александра, а бояре зароптали.
Боярин Колыванов выкрикнул из-за спины князя:
– Много мнит о себе Иван!
Псковский боярин погрозил посохом:
– Пусть попробует сунется! Псков не Тверь! Литва и рыцари не раз пробовали, и Москве путь укажем!
– Гость ты у нас, князь Александр, а гостя Псков в обиду не даст!
– поддакнул другой псковский боярин, - Поможем тебе, князь! Небось из города не прогоним, посадником тебя псковским попросим!
Александр поднял руку и, выждав тишины, сказал, обращаясь, к, Данилке:
– Слышал, что бояре глаголют? А тя за дерзкие твои речи в клети сгною, то и ответ мой будет Ивашке! Возьмите его!
– приказал он подошедшим дружинникам.
Те кинулись к Данилке, стали крутить руки. Рванулся он, бросил одного наземь, другого. Но Фёдор и другие дружинники навалились на него, потащили в клеть.
От митрополичьего двора со скрипом отъехали крестьянские сани. На санях, в монашеском одеянии, нахохлившись, сидит бывший тверской владыка - архимандрит Алексий. Из далёкого Новгорода, куда укрылся он от вражеского разорения, призвал его в Москву новый митрополит. Строг был с ним Феогност, за всё спросил: и почему князя Александра не предостерёг, и почему не наставил его, чтоб признал великим князем Ивана Даниловича, и почему в Тверь не воротился, когда орда ушла?
За всё то судил митрополит Алексия и, лишив архимандритского сана, услал в Симонов монастырь замаливать грехи.
Сурово сдвинув брови, Феогност проводил взглядом сани с опальным архимандритом, не отошёл от окна, пока позёмка не замела за ним след. Только потом медленно прошёлся по горнице, поправил надвинутый на глаза клобук. Чёрная с проседью борода прилипла к парчовой ризе. Сказал без жалости:
– Гордыня обуяла Алексия, о сане митрополита мечтал. Нынче молитва и пост исцелят его от сего недуга…
В горницу, бесшумно ступая по персидским коврам, вошёл Калита, встал под благословение.
– Садись, сын, сказывай, с чем пришёл?
– Митрополит уселся в обитое красным аксамитом кресло.
Князь сел напротив, положил большие руки па крытый бархатом стол. Не сводя глаз с митрополита, тихо заговорил:
– Отец мой, преблагой владыка, о князе Александре хочу речь повести. Боярин Плещеев из Новгорода прибыл, сказывает, Александр гонца мово в клеть кинул, Псков на нас подбивает, к тому и вотчинное боярство новгородское клонит.
Митрополит сидит, молчит, лишь серебряный крест на груди поглаживает. Калита подумал: «Коли поддержит меня Феогност, то он и своей властью псковичей уймёт… А что ты на это ответишь, преблагой владыка?» И Калита вслух сказал:
– Хочу совета твово, отец. Может, войной на Псков идти, Александра изгнать, чтоб смуту не заводил?
– Калита прищурился, ждал ответа.
За окном подвывал ветер, время от времени сыпал порошей в слюду. Зима злилась последние дни.
«На Псков идти войной трудно. Впереди будут псковичи, а в спину, того и гляди, как бы Новгород не ударил. Боярство там злоумышленное, - рассуждал сам с собой князь.
– А вот коли Феогност пригрозит псковичам, что от церкви отлучит, они по-иному заговорят. Да об этом митрополиту сказывать не следует. Сам о том речь поведёт. Пусть думает, что я не догадываюсь, о чём он мыслит».
Наконец митрополит перестал поглаживать крест, вкрадчиво заговорил:
– Сын мой, не всё делается силой. Господь наделил человека разумом, мыслию, и они его опора. В твоём же деле, в большом деле собирать Русь, не всё делай силой, а больше разумом. Тут я, митрополит, великий князь русской православной церкви, помогать те буду, а ты же, сын мой, гордыни не имей и за советом ко мне приходи.
– Митрополит закрыл глаза, помолчал, потом снова заговорил: - А Псков на щит брать ненадобно. От церкви отлучу псковичей, коли не изгонят Александра и не признают тя великим князем. Нынче пошлю во Псков духовных бояр.
– Он открыл глаза, пронизывающим взглядом посмотрел на Калиту. Тот смиренно слушал.