Иван — я, Федоровы — мы

Очкин Алексей Яковлевич

— Так думаешь, сынок, это не фрицы?

— Ладно. Будет байки разводить. Идем котел чистить…

Но чистить котел им не пришлось. Рядом разорвалась мина. Ваня пригнулся в ровике, по спине замолотили комья земли. Чья-то рука схватила за ворот. Отбиваясь, он хотел крикнуть: «Живой я!..» — но крепкая рука не отпускала.

— Беги за мной! — раздался над самым ухом требовательный голос Дымова. Ваня собрался было ответить: «С какой стати я побегу! Прогнал на кухню, а теперь еще насмехаться пришел…» — но лейтенант повелительно дернул:

— За мной!..

Повинуясь приказу, Ваня побежал за

ним. Он бежал и ненавидел мелькавшие впереди голенастые ноги, заостренные, как у подростка, плечи, длинные руки, которыми тот размахивал.

Рвались мины и снаряды. В ушах шумело. Взметнувшееся облако сухой земли иногда закрывало Дымова. Но вот у самого уха Вани жикнули пули. «Ложись!» — махнул рукой лейтенант. И Ване пришлось шмякнуться на землю и ползти к Дымову. Тот ожидал его на бугре.

— Видишь?.. Они хотят нас окружить и захватить переправу…

— Вижу, — буркнул Федоров.

— Не туда смотришь, — повернул его за подбородок лейтенант. — Гляди на железнодорожный мост и на гору слева…

— Это не наша переправа…

— Нашу давно разбомбили, остался только этот мост, — пояснил лейтенант и дал Ване по загривку, когда он снова отвернулся.

Если бы не наука Черношейкина, Ваня не остался бы в долгу, а сейчас только отодвинулся, чтобы не касаться плеча лейтенанта.

А Дымов продолжал:

— На горе у моста командный пункт Сологуба. Будем пробираться к нему. Если меня убьют, капитан приказал, чтобы ты доложил комдиву: надо немедленно ударить артиллерией по Нижнечирской, там уйма немцев и техники. Понял?

Позабыв про обиду, Ваня не мигая смотрел лейтенанту в глаза. От слов «капитан приказал» мальчишка весь преобразился, и Дымов не стал его разочаровывать, что Богданович только велел захватить поваренка, чтобы тот не погиб в случае окружения. Лейтенант решил по-своему: «Так или иначе кто-то должен передать Сологубу сведения, если меня убьют».

— Будем делать перебежки: я упал, ты беги… — Хлопнув Ваню по руке, он вскочил и побежал…

В Дымова стреляли, а он продолжал бежать. Потом упал… «Убили! — похолодело у Вани в груди. — Сейчас и меня убьют. Хорошо бы окопаться и лежать».

Лейтенант шевельнулся, махнул рукой: «Беги!» А мальчишка не мог оторваться от теплой земли, словно его приклеили. Дымов погрозил кулаком. Ничего не оставалось, как бежать. «Раз, два, два с половиной…» — считал Ваня. И как угорелый сорвался с места… Пули, вздымая фонтанчики пыли у ног, впивались с угрожающим шиканьем в землю. «Ой, ранило, еще ранило…» — в отчаянии думал мальчишка и упал рядом с лейтенантом. А когда очнулся от страха, оказалось, что и царапинки на нем нет.

Дымов опять побежал, шлепнулся, и теперь была очередь за Ваней. Он весь сжался, напрягся и припустился бежать, не помня себя… Падал, снова бежал, в который уже раз прощаясь с жизнью, — с двух сторон шквал огня, фашисты вот-вот захлопнут узкий проход…

Когда, задыхаясь, они сбежали на дно балки к своим, Ване уже не верилось, что это он промчался сквозь смерть и остался невредим. Шагая вслед за лейтенантом, думал: «Трусливый ты заяц, Федоров! Не покажи тебе лейтенант кулак, так и остался бы там лежать… И, погибни он, приказ капитана не был бы выполнен».

Лейтенант вдруг обернулся и, улыбаясь, посмотрел ему

прямо в глаза:

— Проскочили…

— Ага… — кивнул Ваня и тоже улыбнулся.

Потом они засмеялись, сами не зная отчего. Может, оттого, что остались живы, а день был славный, солнечный, с прохладным ветерком. Может, оттого, что поняли — не из-за чего им ссориться. И они, как озорные мальчишки, старший и младший, радовались от души, перебивая друг друга:

— А я думал, тебя убили, когда ты лежал, — сказал лейтенант.

— А я думал, тебя… вас, товарищ лейтенант, — поправился Ваня.

Он открыл для себя, что лейтенант парень неплохой. «Ведь у него и в мыслях не было, что я струсил».

Еще издали они увидели, как над высотой, где расположился командный пункт, кружил разведывательный самолет «фокке-вульф», прозванный бойцами за двойной фюзеляж «рамой». Когда подошли к горе, ее уже бомбили штурмовики.

Дымова убеждали переждать бомбежку в блиндаже комендантского взвода он не согласился: сведения о скоплении противника следовало передать немедленно. Оставил Ваню в укрытии и начал карабкаться на высоту, хватаясь руками за кустики полыни и сухую траву.

Развороченная бомбами верхушка горы была окутана дымом и рыжей песчаной пылью. До слуха лейтенанта доносились приглушенные стоны отовсюду звали на помощь раненые. А бомбы всё сыпались, будто фашисты задумали не только уничтожить здесь все живое, но и срыть эту страшную для них гору. Дымов отчаялся уже найти в этом кромешном аду Сологуба, как вдруг земля под ногами осыпалась, и он скатился в полуразрушенный, темный от пороховой гари блиндаж. Раньше чем лейтенант рассмотрел комдива, он услышал его поразительно спокойный голос.

— Та разумею, разумею… — мягким украинским говорком отвечал он кому-то в телефонную трубку. — Бомбят вас крепко? Ай-ай-ай! А у нас как? Тишь, гладь да божья благодать. Слухай, Юрченко, хуторок мне взять обратно!..

На командном пункте все радиостанции были разбиты, телефонная связь сохранилась лишь с одним полком.

Комдив на лету схватил сообщение лейтенанта и приказал ему мчаться во весь дух за Дон в артполк и передать координаты скопления противника в Нижнечирской. Ничего не добавил комдив. Но его взгляд, в котором были и надежда, и приказ, и просьба, и еще что-то большее, поразил Дымова… Лейтенант вдруг необыкновенно уверовал в свои силы, в себя, в то, что именно он спасет положение.

Потом, в трудные минуты, его не раз охватывало такое же чувство. Пропадал страх. Он не думал: убьют или нет? Хотел только одного выстоять, удержать тот клочок родной земли, который ему с бойцами приказали оборонять. То, что владело им и его боевыми товарищами в те минуты, было очень дорогое, чистое и возвышенное.

Ваня и Дымов мчались на открытой машине комдива по железнодорожной насыпи, по доскам, уложенным на шпалы. Влетели на железнодорожный мост, прогромыхали по настилу. Длинный мост промелькнул красными зигзагами ферм. Понеслись по степи, огибая излучину Дона. Влетели в дубовую рощу и наконец остановились… Зеленые стволы орудий были еле заметны на опушке поляны. Эту поляну Ваня сразу узнал — здесь проходил митинг. Он вспомнил, как здесь поклялся громить фашистов и технику «всей Европы». И вот сбывается…