Иван — я, Федоровы — мы
Шрифт:
Лейтенант показал майору-артиллеристу на карте точку, куда дать залп, и тут же велел шоферу ехать обратно.
— Теперь нечего спешить, — ответил шофер, — мост закрыт до вечера.
«Как же быстрее доложить комдиву о выполнении приказа?» — думал Дымов и попросил шофера:
— Тогда давай быстрее к реке!
Когда машина почти выехала из рощи и по ту сторону Дона стала видна высота с командным пунктом, лейтенант хлопнул по плечу шофера: «Стой!» — и начал раздеваться.
«Вплавь пойдет», — подумал Ваня. Своим решением Дымов окончательно привел его в восторг:
— Может, и я с вами махну, а?
— Еще чего захотел! — Лейтенант отрицательно мотнул головой и, передавая Ване одежду, предупредил: — В гимнастерке все документы и комсомольский. — Озорно припустился по песчаной косе и с разбегу бросился в реку.
Через несколько секунд показалась его голова, он начал отмахивать саженками.
Шофер крикнул:
— У берега нельзя стоять! Поехали!
Сквозь мелькавшие деревья Ваня следил за Дымовым… Вдруг возле плывущего вода забуравилась фонтанчиками. С того берега Дона затарахтел пулемет. Ваня привстал в машине:
— Заметили, гады!
Голова Дымова скрылась. Вот снова показалась… Ваня и беспокоился, и завидовал лейтенанту, и хотел быть сейчас на его месте.
Дымов, набрав воздух в легкие, глубоко нырял и плыл под водой до тех пор, пока не начинало колоть в ушах… Сегодня он видел, как тяжело было Сологубу, но, несмотря ни на что, тот не терял головы. И теперь, заставляя себя не думать об опасности, лейтенант плыл и плыл… Наконец миновал середину реки, и фонтанчики воды, вздыбленные пулеметом, остались позади. Дымов уже представлял, как доложит комдиву о выполнении приказа и как тот обрадуется…
Раздался мощный залп нашей артиллерии, и прокатилось гулкое эхо.
Только Дымов выбрался на берег, его схватили несколько дюжих солдат. Лейтенант отчаянно отбивался, ругал их отборными словами, пугал Сологубом, но ему заткнули рот пилоткой, скрутили руки и, хорошенько поддавая, поволокли по огородам, потом через насыпь железной дороги. Здесь взорвался когда-то эшелон с боеприпасами, и острые осколки впивались в босые ноги лейтенанта. Он упирался, мычал. «Ишь, поганый фриц, — возмущались бойцы, — бомбить нашу землю легко было, а ходить по ней — пятки горят».
Весь исцарапанный, лейтенант был доставлен под конвоем на командный пункт Сологуба. У входа в блиндаж стоял Сологуб с тем самым генералом, который догнал их воинский эшелон в пути на машине. Командарм был чем-то озабочен и, увидев Дымова, только усмехнулся, снова обернулся к Сологубу. А лейтенант мог лишь беспомощно переминаться с ноги на ногу и что-то мычать. Старший из бойцов дал ему пинка, чтобы не рыпался, и взметнул руку к пилотке:
— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите до комдива обратиться?
— Обращайтесь, — кивнул Чуйков.
— Товарищ полковник, захватили фрица! Под водою плыл… Лается по-нашему, гадина, и ваше имя еще называет…
Комдив оглядел пленного, хитро сузил веселые глаза:
— А может, хлопцы, це наш?
— Не-е… Наши в трусах не воюют, — уверенно ответили бойцы в один голос. — А они, сволочи, кое-какие наши слова изучили. Тот фриц со сбитого самолета тоже в трусах был и по-русски ругался…
— Ладно, идите, — отпустил комдив солдат, потом вытащил изо рта Дымова пилотку, развязал ему руки и расхохотался: — Добре ж хлопцы тебя скрутили! Ну, спасибо, лейтенант! Выручил. Быстрый ты, только больно горячий. Прямо настоящий огонь! Так тебя и звать будем.
Давно мечтал лейтенант о том, как выполнит приказ комдива и тот его похвалит, а теперь, сконфуженный, и слова не мог произнести.
— Йодом помазать! И обмундировку дать! А то в таком виде его русалки уволокут, — с улыбкой заметил командарм и, проводив взглядом Дымова, продолжил с Сологубом прерванный разговор.
Они думали, что еще возможно предпринять, чтобы удержать железнодорожный мост через Дон. Захватив его, фашисты могли кратчайшим путем нанести удар по Сталинграду. В том, что они стремились осуществить этот замысел, не было никакого сомнения — с каждым днем все больше к плацдарму стягивалось немецких войск.
Вечером Ваня только переехал мост, как машину остановил Дымов. Он ожидал его в новом обмундировании, радостный. Наша артиллерия разбила скопления противника, и первая попытка немцев взять русских в клещи не удалась. В самом хорошем настроении Дымов и Ваня ночью добрались к своим.
— Ну, докладывай, лейтенант… Огонь, как тебя к Сологубу притащили? — спросил комиссар Филин. Он, как всегда, уже знал обо всем.
А затем Ваня услышал в темноте голос Богдановича: он стал отчитывать Дымова за то, что тот не подождал, пока откроют движение по мосту, и поплыл через простреливаемый немцами Дон.
«Чуть что — так выручай, Дымов!..» — удивился Ваня. Теперь он готов был заступиться за «своего лейтенанта» — так впервые он назвал его про себя.
В ночной тиши раздались тяжелые взрывы, зашарили но небу лучи прожекторов. Это немцы бомбили на подходе к Дону наши эшелоны с боеприпасами, которым все тяжелее сюда было пробиться. За Доном плацдарм настолько сузился, что немцы уже обстреливали железнодорожный мост из полковой артиллерии. К этому времени дивизия Сологуба оказалась отрезанной от соседних соединений и прижатой к реке на небольшом участке у самого моста. От всей противотанковой части Богдановича сохранилось едва ли три огневых взвода. Казалось, что уже нет сил удержать плацдарм, но поредевшие части дивизии все еще отражали натиск противника.
Наконец произошло самое страшное — прекратился подвоз боеприпасов. И когда немецкие танки прорвались через наши боевые порядки — вот-вот захватят мост и овладеют левым берегом Дона, — комдив принял решение: передать оставшиеся боеприпасы одному из батальонов для того, чтобы удержать мост, пока все части дивизии займут оборону на той стороне…
Рвалась шрапнель. Осколки молотили по железным фермам моста и с диким воем отлетали. Пылали просмоленные шпалы. Огонь слизывал краску с железа. Задыхаясь, Ваня бежал по горящему настилу. Кирзовые сапоги и вся одежда так нагрелись, что жгло тело.