Из архивов тайного суда
Шрифт:
Я прихватил из генеральского сундука в дополнение к своему люггеру еще и браунинг, и поспешил выполнить его приказ.
Четверо солдат охраны уже держали под прицелами своих винтовок пространство по обе стороны от вагона. Офицеры Охранки тоже стояли у окна своей каюты с наганами наизготовку. Лишь господин Балуев сидел, испуганный, опустив глаза.
– Хотите, дам вам револьвер? – спросил я, но он только замахал руками. (Уверен, что граф Толстой, бывший боевой офицер, на его месте поступил бы совершенно иначе.)
Уговаривать его я не стал и пошел обратно к генералу. Через открытое окно были слышны крики и визги, доносившиеся со стороны вагонов третьего класса. Но раздалось два выстрела, и визги тотчас стихли.
Минут через десять я увидел, как кавалькада в десяток всадников неторопливо движется в нашу сторону. На переднем коне сидел здоровяк с лысым черепом – сам Котовский, судя по описаниям. Остальные «котовцы», видимо озорничали по другую сторону состава.
Из окна вагона, третьего по счету от нас, послышалось:
– Грыгорий Иваныч, прывет тебе от одесских братишек!
– Братишке Японцу тоже передавайте мое с кисточкой, – отозвался тот и приказал всадникам: – Энтот вагон не трогать, тут свои.
Из услышанного я понял, что Мишка Япончик, руководствуясь примерно теми же, что и я, соображениями, тоже отправил своих людей этим поездом ловить Черного Аспида.
Кавалькада проследовала далее, к вагону, уже соседнему с нами, в котором, как я знал, путешествуют «их подземные величества». Котовский постучал в вагонную дверь рукояткой своего маузера:
– Померли, что ли? Отворяй!
Дверь открылась (из вагона пахнуло квашеной капустой), и наружу высунулся вовсе не проводник, а известный мне горбун. Лишь на миг высунулся – и сразу закрыл дверь, но и этого мига хватило, чтобы Котовский отпрянул на добрых пять саженей.
– Этих, что ли, не будем щупать? – спросил его один из сотоварищей, на что тот угрюмо отозвался:
– Такая щупалка у тебя еще не выросла.
Тут сзади подскакал еще один:
– Вон, Грыша, гляди, что братишки со второго и с третьего класса собрали! – Он помахал в воздухе большим холщовым мешком. – Вместе с бирюльками тыщ на сто потянет, а Сивый щас еще и лично для тебя притаранит подарочек… Что, пощупаем теперь губернаторский вагон?
– Тебе что, Жареный, ста тыщ мало? – усмехнулся Котовский. – Нельзя таким жадным быть. – И, посерьезнев, добавил: – Ты ж знаешь, губернаторов мы не трогаем, они нам до ж…пы, мы не революцьёнэры.
– И поглядь-ка, Грыша, – вклинился еще кто-то, – с губернаторского вагона пулемет, вишь, торчит.
– Ихний пулемет мне тоже до ж…пы, – отозвался Котовский, – только на случай, ежели там за пулеметом кто-то борзый – ну-ка, братишки, потеснитесь к вагонам.
Совет был неглупый, вняв ему, все всадники в следующий миг стали поближе к поезду и очутились в мертвой для пулемета зоне.
Котовский сказал:
– Ты тут за Сивого что-то гутарил. И что там у него за подарочек?
– Да вона, таранит вже…
Я увидел, что к нам движется здоровенный, так же, как и Котовский, бритый налысо битюг, толкая перед собой хорошо одетую худенькую барышню. Битюг (видимо, тот самый Ситный) вел ее, заломив ей руку за спину. Она пыталась вырваться – да куда там!..
Стерпеть этого я не мог, мигом выпрыгнул из вагона и направился к шайке. Страха у меня не было, да и быть не могло. Вместе с приближающимся Сивым их было всего двенадцать человек (остальные «котовцы», видимо, орудовали по другую сторону поезда), а у меня в двух имеющихся пистолетах четырнадцать патронов. Если учесть, что стрелять я умею одновременно с обеих рук и с такого расстояния никогда не промахиваюсь, то я имел даже две пули лишние.
Одной из этих лишних пуль я не преминул с ходу воспользоваться. Крикнул Сивому:
– Отпусти девушку! – и выстрелил ему под правую ногу так, чтобы у него отлетел каблук, такое должно было произвести впечатление на бандита.
Сивый стал как вкопанный, но то ли по природной тупости, то ли рассчитывая на защиту со стороны «Грыши», барышню отпускать не спешил.
Котовский уже держал меня на прицеле своего маузера, остальные тоже выхватили стволы. Ничего, все равно не успеют…
Впрочем, стрелять в меня они отчего-то не спешили. Котовский внимательно смотрел на меня, и в этих глазах читалась холодная смерть. Ну да я тоже так смотреть умею; может – ввиду моей профессии палача – еще и пострашней…
Неизвестно, долго ли мы бы так играли в «смотрелки», но тут вдруг на лице Котовского расплылась улыбка, и он, глядя через мое плечо, спросил:
– Это щё што за гусь?
Несмотря на смертельный риск, я все же не удержался от того, чтобы обернуться.
О, да! это было подлинное диво!
В белоснежном мундире с золотыми погонами, увешанный высшими имперскими орденами, держа в руке огромный золоченый «лефоше», к нам приближались их высокопревосходительство.
– Гляди-ка, хвельдмаршал пожаловали! – присвистнул один из «котовцев».
– А погоны-то из чистого рыжья, и ордена, гляжу, с брюликами, тыщ на десять потянут, – сказал другой. – Своим ходом в руки идет! Ну, ходи, ходи сюда, твое превосходительство! Сам брюлики сымешь, али подмочь?
– Ма-а-алчать! – рыкнул на него мон женераль и для пущей убедительности громыхнул в небо из своего внушительного «лефоше».
Голос у старинного «лефоше» был настолько громкий, что лошади бандитов, верно, привычные к стрельбе, на миг вздыбились. Когда эхо от выстрела затихло, один из налетчиков спросил:
– Что, Грыша, может, положить его тут? А то тоже, гляжу, больно борзый.
Пусть-ка попробует! Благо, к этому моменту мон женераль уже стоял чуть впереди меня, так что я мог не отвлекаться. Котовский, однако, сказал:
– Ты тоже, Казачок, не борзей. Хвельдмаршалов грохать – это петля на шею, а так тебе светит только каторга. Пускай хвельдмаршалов господа революцёнэры грохают, им своих шей не жаль. – Затем обратился к генералу: – Ты, папаша, пушечку свою убери да скажи толком, что тебе требо.