Чтение онлайн

на главную

Жанры

Из истории клякс. Филологические наблюдения
Шрифт:

Стоит заметить, что, отстаивая метод blotting’a и апеллируя к опыту сообразного (само)выражения природы, Козенс вольно или невольно возвращает нас к спору, о котором можно судить с опорой на того же Леонардо, однако в этом случае такая опора обнаружила бы аргументы, в большей степени согласные с мнением Канта, чем Козенса. Вопреки контексту, в котором он упоминается в трактате Козенса, Леонардо, ссылаясь на Боттичелли, писал о том, что пятно от губки, брошенной в стену, способно вызвать представление о красивом пейзаже, но такое бросание никак не учит мастерству живописи:

Правда, в таком пятне видны различные выдумки, — я говорю о том случае, когда кто-либо пожелает там искать, — например головы людей, различные животные, сраженья, скалы, моря, облака и леса и другие подобные вещи <…>. Но если пятна и дадут тебе выдумку, то все же они не научат тебя закончить ни одной детали [125] .

Само упоминание о художнике, бросающем в стену окрашенную губку, отсылало к анекдотическому рассказу Плиния Старшего о живописце Протогене, который, пытаясь изобразить собаку, пускающую слюни, кидал в свою картину влажную губку для того, чтобы правдиво передать вид слюны (Plin. Hist. Nat. XXXV.10) [126] . Иначе говоря, Леонардо не наставлял, а предостерегал художников следовать как раз тому методу, который пропагандировал Козенс. Тот же,

кому такой метод кажется достаточным, будет, по мнению Леонардо (вероятно, намекающего в данном случае на того же Боттичелли), подобен живописцу, способному разве что на «жалкие пейзажи» [127] .

125

да Винчи Л. Суждения о науке и искусстве / Пер. А. А. Губера. СПб.: Азбука, 1998. С. 45.

126

Janson H. W. The «Image Made by Chance» in Renaissance Thought // De Artibus Opuscula XL. Essays in Honor of Erwin Panofsky. New York: New York University Press, 1961. P. 262.

127

Элкинс Дж. Истерическая криптография // Элкинс Дж. Исследуя визуальный мир. Вильнюс: Европейский государственный университет, 2010. С. 241.

Представление о достаточности или, напротив, недостаточности неких случайных природных форм, позволяющих усматривать в них те или иные живописные образы, обнаруживало в этом пункте проблему, касающуюся различения того, что скрыто самой природой, и того, что в ней может быть усмотрено глазом наблюдателя. Бесформенные пятна, открывающие зрителю природное разнообразие, в этих случаях наследовали стародавней традиции видеть такие образы, например, в распилах окаменелых деревьев (о которых писал Плиний) или облаках, в которых Лукреций усматривал «призраки разных вещей, что от самих вещей отделились» (De rerum natura IV.130) [128] .

128

Тит Лукреций Кар. О природе вещей / Пер. Ф. Петровского. М.: Художественная литература, 1983. С. 128. Оригинал: «quaqumque ab rebus rerum simulacra recedunt».

4

Начиная с эпохи Возрождения, «образы сокрытого» и характер его обнаружения стали стимулом к их музейной («вундеркамерной») классификации в понятиях «естественного, искусственного, экзотического и научного» (Naturalia, Artificialia, Exotica, Scientifica) или «естественного, искусственного и чудесного» (Naturalia, Artificialia, Mirabilia), соответствующая репрезентация которых обязывала к изобретательности (inventio, invenzione) в распознавании случайного и/или преднамеренного [129] . Риторико-диалектическая традиция имела для этого свои понятия, обозначавшие как саму способность к пониманию и воображению (ingenium/ingenio, conceptus), так и те формы (фигуры и тропы), в которых они проявляются. В XVI–XVII веках среди таковых особое внимание уделяется понятиям остроты/остроумия, проницательности (acutus, acumen), замысловатости (argutus/argutia), дискурсивное и визуальное выражение которых требовало использования арсенала иносказаний — метафор, аллегорий, символов, эмблем, совмещающих в себе самые разные и, казалось бы, несовместимые друг с другом элементы [130] .

129

Schlosser J. Die Kunst- und Wunderkammern der Sp"atrenaissance. Braunschweig: Klinlhardt & Biermann, 1978; Lugli A. Naturalia et Mirabilia. Il colezionismo enciclopedico nelle Wunderkammern d’Europa. Milano: Mazzotta, 1983; Origin of Museums: The Cabinet of Curiosities in Sixteenth- and Seventeenth-Century Europe / Ed. by O. Empey. Oxford: A. McGregor, 1985; Olmi G. L’inventario del Mondo. Catalagazione della natura e luoghi del sapere nella prima eta moderna. Bologna: II Mulino, 1992.

130

Lange K.-P. Theoretiker des literarischen Manierismus. Tesauros und Pellegrinis Lehre von der «acutezza» oder von der Macht der Sprache. M"unchen: Wilhelm Fink Verlag, 1968; Lachmann R. Rhetorik und Acumen-Lehre als Beschreibung poetischer Verfahren. Zu Sarbiewskis Traktat «De acuto et arguto» von 1627 // Slavistische Studien zum VII intemationalen Slavistenkongress in Warschau. M"unchen: Verlag Dr. Rudolf Trofenik, 1973. S. 331–355; Batistini A. Acutezza // Historisches Worterbuch der Rhetorik / Hrsg. von Gert Ueding. Tubingen: Max Niemeyer, 1992. Bd. I. Sp. 88–100.

Репутация остроумия предстает при этом двоякой: с одной стороны, оно привлекает возможностями сближения «далековатых понятий», спонтанного озарения и интуиции [131] , а с другой — настораживает своей ненадежностью и силлогистической неопределенностью. Так, например, его расценивал Джон Локк в «Опыте о человеческом разумении» (1690), полагая, что

люди с большим остроумием и живой памятью не всегда обладают ясным суждением и глубоким умом. Ибо остроумие (wit) заключается главным образом в подбирании идей и быстром и разнообразном соединении тех из них, в которых можно найти какое-нибудь сходство или соответствие, чтобы тем самым нарисовать в воображении привлекательные картины и приятные видения [132] .

131

Так, например, определял мастерство остроумия Бальтасар Грасиан, состоящее, по его мнению, «в изящном сочетании и гармоническом сопоставлении двух или трех далеких понятий, связанных единым актом разума» (Грасиан Б. Остроумие, или Искусство изощренного ума // Испанская эстетика: Ренессанс, барокко, Просвещение. М.: Искусство, 1977. С. 175).

132

Локк Дж. Сочинения в 3 тт. Т. 1. М.: Мысль, 1985. С. 205 (Перевод А. Н. Савина).

Стоит заметить, что образ, к которому прибегает Локк, в данном случае может быть истолкован непосредственно в эстетических и искусствоведческих терминах. Легко представить, что «привлекательные картины и приятные видения» (pleasant pictures and agreeable visions), которые остроумец, по Локку, создает в своем воображении, могут быть перенесены на холст или, например, воплощены в музыкальном звучании. Говоря иначе, остроумие по сравнению с суждением оказывается причиной и следствием некой репрезентации, которая если в чем себя и оправдывает, то исключительно в области чувств, а не разума.

Ко второй половине XVIII века споры на эти темы насчитывали уже по меньшей мере столетие, восходя к барочным трактатам об остроумии и фантазии. Особенностью философской и эстетической антропологии эпохи Просвещения явилось в данном случае то, что стремление к предельной рационализации в представлении о человеческой природе (вплоть до наделения ее — отчасти уже у Декарта и Гоббса, а радикально и почти карикатурно у Ламетри — элементами машинерии) оттеняется интеллектуальным спросом на иррациональное и парадоксальное [133] . Ценности энциклопедического эмпиризма никак не отменяли при этом пафоса интуитивного постижения идеи самой эмпирики. Симптоматично, например, что Козенс, настаивавший на том, что чернильные кляксы для фантазии художника — кратчайший путь к живописно правдивому отображению природы, одновременно занимался ее изобразительной систематизацией, выделяя в ней 16 типов ландшафта, 32 типа деревьев, 20 типов расположения облаков и т. д. Собственно, и сам принцип Энциклопедии, требовавший, казалось бы, безграничного каталогизирования, обернулся к концу XVIII века романтическим призывом к пересмотру аксиоматики чувственного и умозрительного опыта, к самонаблюдению и синтезу, призванным обнаружить в природе единство жизненного и духовного первоначала (Urleben) [134] . В области науки иллюстрацией, примирявшей логический рационализм с интуитивизмом, может служить математика — деятельность Даниила Бернулли, Жозефа-Луи Лагранжа и особенно Леонарда Эйлера [135] ; в области философии — споры сенсуалистов и рационалистов о природе познания [136] ; в области изобретательства — мода на механические автоматы (или автоматоны, как они называются в это время), подражающие поведению животных или людей [137] .

133

Jauch U. P. Jenseits der Maschine. Julien Offray de La Mettrie. M"unchen; Wien: Carl Hanser Verlag, 1998.

134

См. показательное и оправданное в этом отношении название недавнего монументального издания, посвященного различным аспектам накопления и изложения знаний во второй половине XVIII — первой половине XIX века: Encyclopedia of the Romantic Era, 1760–1850 / Ed. By Christopher John Murray. Vol. 1–2. New York & London: Fitzroy Dearborn, 2003–2004.

135

Напомним, что помимо знаменитых эйлеровских формул, не объяснявшихся с позиций формальной логики (такова прежде всего формула, связывающая тригонометрические функции с показательной (1743): еix = cos х + i sin х, при доказательстве которой Эйлер использовал возведение в мнимую степень), благодаря его работам в математике утвердилось использование иррационального числа (в 1767 г. иррациональность будет доказана Иоганном Ламбертом, а в 1794 г. — Адриеном Лежандром).

136

Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике: (Очерк истории: XVII — начало XX в.). М.: УРСС, 2004. С. 11–65.

137

Beyer A. Faszinierende Welt der Automaten. Uhren, Puppen, Spielereien. M"unchen: Callwey Verlag, 1983. Dedner B. Ordnungs- und Produktions-maschinen. Mechanische Modelle in Kunst- und Staatsauffassung der Aufkl"arung // Die Mechanik in den K"unsten / Hrsg. von Hanno M"obius und J"org Jochen Berns. Marburg: Jonas Verlag, 1990. S. 109–119. Особенно знаменитыми в этом ряду стали автоматоны швейцарского механика Анри Майарде (Henri Maillardet) и французского часового мастера Пьера Жаке-Дро (Pierre Jaquet-Droz). Заводное создание Майарде могло нарисовать четыре рисунка и написать три стихотворения, а автоматон-каллиграф Жаке-Дро, завершенный в 1772 году и потребовавший 6 тысяч деталей, писал текст, состоящий из сорока слов: пишущий мальчик выводил гусиным пером буквы, предварительно обмакивая его в чернильницу и, заметим к нашей теме, встряхивая им над нею во избежание клякс (Демонстрацию работы автоматона Майарде, хранящегося во Франклиновском институте, см. на сайте: www.fi.edu/learn/sci-tech/automaton/automaton.php?cts=instrumentation. Об автоматонах Жаке-Дро: en.wikipedia.org/wiki/ Jaquet-Droz_automata).

Автоматон-каллиграф Жаке-Дро

Эти и подобные им механические куклы, в которых из сегодняшнего дня усматривается прообраз роботов и компьютеров, на фоне тогдашних философско-эстетических споров о характере человеческого поведения и мышления воспринимались, однако, как вполне буквальное воплощение механистических аналогий, прилагаемых к человеку (Sutter A. G"ottliche Maschinen: Die Automaten f"ur Lebendiges bei Descartes, Leibniz, La Mettrie und Kant. Frankfurt am Main: Athen"aum, 1988; Meyer-Drawe K. Maschine // Vom Menschen: Handbuch Historische Anthropologie / Hrsg. von Christoph Wulf. Weinheim; Basel: Beltz Verlag, 1997. S. 726–737; Fleig A. Automaten mit K"opfchen Lebendige Maschinen und k"unstfiche Menschen im 18. Jahrhundert // Grenzverl"aufe. Der K"orper als Schnitt-Stelle / Hrsg. von Annette Barkhaus und Anne Fleig. M"unchen: Wilhelm Fink Verlag, 2002. S. 117–130). См. упоминания об автоматонах в русскоязычной письменности конца XVIII века: «Между множеством хитро в действие приведенных сих штук, есть автоматы играющие на флей-траверсах» (Журнал путешествия <…> Никиты Акинфиевича Демидова. По иностранным государствам с 17 марта 1771 по <…> 1773 г. М., 1786. С. 56; «Боже мой! вскричал Альфонс: это кукла! Да, кукла, отвечал Телисмар, которую называют обыкновенно Автомат» (Карамзин Н. М. Деревенские вечера. Пер. из Жанлис // Детское чтение для сердца и разума. М., 1787. Т. XI. С. 135).

В своей невысокой оценке остроумия, ограниченного «привлекательностью» и «приятностью» порождаемых им картин и видений, Локк не был одинок в свое время и не останется одинок и позже. История словоупотребления самого этого понятия в XVIII и XIX веках ярко показывает, насколько устойчивым является контекст, в котором остроумие противопоставляется уму как некая поверхностная и «пустая» репрезентация — содержательной основательности и должному порядку [138] . Философская и, в свою очередь, «гражданская» традиция подозрительного отношения к остроумию доживет до начала XX века (в частности, в противопоставлении беллетристического остроумия философов-французов глубокомыслию философов-немцев). Однако в истории эстетической мысли ситуация выглядит иначе. Допустимость остроумия в живописи, музыке и литературе определяется в данном случае представлением о характере самого творческого процесса в искусстве, а также о тех правах и обязанностях, которые вменяются его творцам и служителям.

138

Применительно к русской культуре см. такие примеры в: Богданов К. А. О крокодилах в России. С. 29–37.

В русской литературе запоздалой иллюстрацией споров на эту тему может служить конфликт, положенный Пушкиным в основу «Моцарта и Сальери»: измеряется ли музыкальная гармония какой-либо «алгеброй» и кем является творец музыки — усердным тружеником или, как хочется думать пушкинскому Моцарту, «счастливцем праздным». То, что живописные опыты, основанные на методике чернильных пятен, казались современникам, при всех возможных на этот счет оговорках, более оправданными, чем анекдотически представимое сочинительство музыки посредством клякс, не меняет актуальности самой проблемы — проблемы допустимого для художника произвола, пытающегося настаивать на праве своего собственного слышания и/или видения мира.

5

На фоне увлечения алеаторическим сочинительством в музыке и живописи само представление о приемах и границах экспериментаторства в искусстве существенно меняется. Место композитора и художника — ремесленника или, говоря более высоким стилем, композитора и художника — мастера может быть, как теперь выясняется, занято композитором и художником — игроком и остроумцем, доверяющим не опыту длительного научения, а случаю и удаче. Мотив клякс в этом контексте приобретал парадоксальную амбивалентность. Это и признак «плохого» нового искусства (как в случае с музыкой Ганна), и признак «хорошего» нового искусства (как в случае Козенса). Однако акцент в обоих случаях должен быть поставлен на слове «новое». Такова новизна случайности, воображения и остроумия.

Поделиться:
Популярные книги

Виконт. Книга 2. Обретение силы

Юллем Евгений
2. Псевдоним `Испанец`
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
7.10
рейтинг книги
Виконт. Книга 2. Обретение силы

Вираж бытия

Ланцов Михаил Алексеевич
1. Фрунзе
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
альтернативная история
6.86
рейтинг книги
Вираж бытия

На границе империй. Том 10. Часть 3

INDIGO
Вселенная EVE Online
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 10. Часть 3

Лорд Системы 14

Токсик Саша
14. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 14

Все еще не Герой!. Том 2

Довыдовский Кирилл Сергеевич
2. Путешествие Героя
Фантастика:
боевая фантастика
юмористическое фэнтези
городское фэнтези
рпг
5.00
рейтинг книги
Все еще не Герой!. Том 2

Кровь, золото и помидоры

Распопов Дмитрий Викторович
4. Венецианский купец
Фантастика:
альтернативная история
5.40
рейтинг книги
Кровь, золото и помидоры

Live-rpg. эволюция-5

Кронос Александр
5. Эволюция. Live-RPG
Фантастика:
боевая фантастика
5.69
рейтинг книги
Live-rpg. эволюция-5

Измена

Рей Полина
Любовные романы:
современные любовные романы
5.38
рейтинг книги
Измена

Граф Рысев

Леха
1. РОС: Граф Рысев
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Граф Рысев

Сильнейший ученик. Том 2

Ткачев Андрей Юрьевич
2. Пробуждение крови
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сильнейший ученик. Том 2

Не верь мне

Рам Янка
7. Самбисты
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Не верь мне

Кодекс Охотника. Книга XVIII

Винокуров Юрий
18. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XVIII

Физрук: назад в СССР

Гуров Валерий Александрович
1. Физрук
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Физрук: назад в СССР

Истинная поневоле, или Сирота в Академии Драконов

Найт Алекс
3. Академия Драконов, или Девушки с секретом
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.37
рейтинг книги
Истинная поневоле, или Сирота в Академии Драконов