Из первых рук
Шрифт:
—Надеюсь, вы наконец получите признание, — сказал Плант.
—О да, в небесных сферах, — сказал я, не удержавшись.
—Вы критик, да, сэр? Искусствовед? — сказал Плант. — Пишете обзоры в газетах? — Плант очень высокого мнения о газетах, хотя сам себе в этом не признается.
—Не совсем, Планти, — сказал я, — профессор — крытик, крикетовед. Знает всю игру сзади наперед, от «я» до «а».
—Вы не очень-то верите в искусствоведение, — сказал Алебастр.
—Нет, почему же, такая штука существует на свете; я сам знал когда-то живого искусствоведа. Он умел поговорить о картине. Он даже знал, что это такое.
—Что такое картина?
—Угу.
—А в каких газетах он писал?
—Он не писал. Он ругался. Он употреблял такие выражения, что жена и дети ушли от него. К тому же они умирали с голоду.
—Что же он?
—Заделался крытиком. Чтобы поддержать свое бренное тело, взялся за крикетоведение. Мячи и биты. Он специализировался на гугли. Тише едешь, всех объедешь.
С минуту профессор размышлял. Об обеде. Затем, словно во сне, который еще может обернуться явью, сказал:
—Гугли?
Бедняга, подумал я, такой безграмотный сукин сын, что не знает даже азбуки своего ремесла.
—Как, — сказал я, — крикетовед и не слышали, что такое гугли?! Медленный подвод мяча к воротцам, затем резкая подача вверх, так, что отбивающий не знает, где его ловить. Вы начинаете, скажем, с современных веяний в искусстве и влияния сюрреализма, затем резко сворачиваете на первоклассного Сарджента {31} в собрании сэра Берроуза Молдиворпа {32} . Упоминаете, что сэру Молдиворпу предлагают за его картины большие деньги. Но сэр Берроуз в интересах нации пока что отверг все предложения и не собирается расставаться со своей уникальной коллекцией. И тут воротца падают, удар по средней спице. На следующий день все газеты сообщают, что картины из собрания сэра Молдиворпа поступают в распродажу в связи со смертью их владельца, для выплаты налога на наследство.
31
Сарджент Джон (1856—1925) — английский портретист.
32
В имени вымышленного коллекционера автор обыгрывает имя и повадки персонажа романа «Дом Ардена» английской детской писательницы Э. Несбит — тщеславного крота, наделенного волшебной силой.
Профессор разгорячился. Запах жареной селедки кусал его за новое место.
—Мистер Джимсон, — сказал он, — если вы думаете, что, предлагая вашему вниманию мой проект,
я руководствовался какими-либо косвенными мотивами, кроме желания сделать ваши великолепные произведения достоянием широкой публики...
—Хиксоновы произведения, — сказал я. — Почему бы и нет? Это все входит в игру. Хиксон — делец. Я — художник. Он делает деньги из любви к искусству и нуждается в художниках, чтобы поддерживать свой дух. Я пишу картины из любви к искусству и нуждаюсь в деньгах, чтобы поддерживать свою плоть. Он хочет иметь рекламу для своих картин и получить от этого удовольствие, а я хочу получить деньги и писать новые картины. А вы хотите получить работу.
—Я вижу, вы самого низкого мнения о моих мотивах, — сказал профессор.
—Что вы! — сказал я. — Отнюдь не самого. Я знавал в свое время многих критиков — крысиков, — и некоторые из них были в своем роде гениями.
Кто-то поставил на плиту свиную отбивную, и ее запах стал перебивать запах селедки. Он достиг нас, как музыка из обетованной земли. Я не
—Мистер Джимсон, — сказал он. — Поскольку вы сами об этом упомянули, я возьму на себя смелость предположить, что вы страдаете от финансовых затруднений, временных, без сомнения.
—Вовсе нет, — сказал я. — Я к ним привык.
—Но ведь маклеры дали бы вам немалые деньги за ваши картины. Я знаю кое-кого, кто заплатил бы любую сумму за хорошее полотно.
—Я уже имел любую сумму, она выразилась в нуле минус издержки.
—Вы сами не знаете себе цены.
—А сколько я стою? Назовите цифру.
—Ну, это, разумеется, будет зависеть от картины. Если бы джентльмен, которого я имею в виду, мог посмотреть какие-нибудь определенные работы.
—Конечно, проф. Если ваш друг не поленится съездить в Девоншир, он найдет в Энкуме лучшее, что я создал.
Алебастр вынул записную книжку.
—В Энкуме, мистер Джимсон?
—Да, в деревенской ратуше. На торцовой стене под четырьмя слоями белил.
—Ах, фреска!
—Да, но я писал масляными красками на специальной штукатурке. Очень устойчиво.
—Боюсь, мой друг не в состоянии перевезти стену.
—Что ж, тогда могу предложить вам другое произведение, почти такое же хорошее, как то. Оно находится в Брэдбери, недалеко от Лидса. Я думаю, вам его уступят за семь с половиной шиллингов.
—Тоже фреска?
—Нет, полотно.
—Может быть, вы мне сообщите подробности?
И записная книжка появилась вновь.
—Иаков и его жены, угоняющие стадо Лавана.
—Очень интересная тема.
—И неплохо вышло.
—Где, вы говорите, картина? В Брэдбери?
—В последний раз, когда я ее видел, она служила ширмой в парикмахерской... правда, ее немного подкоротили и покрыли черным лаком, но и сейчас можно разглядеть глаза и кусок левой ноги Рахили.
—Какое варварство!
—Конечно, лучшая моя работа — это «Избиение младенцев»; боюсь только — ее вашему другу не получить. Она находится в холле терапевтического общества, возле Чип-сайда. Но здание перешло к какой-то колониальной администрации, и им не понравились младенцы, потому что те без штанов. Ну, они заявили, что штукатурка может обвалиться, это опасно, взяли молоток и немножко постукали по ней. Большая часть и обвалилась.
—Я, кажется, слышал об этом скандале.
—Кто мог им запретить? В конце концов, они купили здание, почему бы им не распорядиться внутренней отделкой так, как они хотят?
—Произведения искусства должны быть священны для цивилизованных людей.
—Эти люди вполне цивилизованны. Носят штаны и не плюют на пол. Они плюют в камин.
—Я не могу легко относиться к подобным вещам, мистер Джимсон. Меня это глубоко возмущает.
—А меня нет, мистер Алебастр. Я всегда говорил и говорю — тот, кто связался с искусством, получает то, что заслужил. Если он кончит в Академии художеств, он должен возблагодарить Господа Бога, что не кончил еще хуже. Мог бы подметать общественный сортир на Лестер-сквер. А если он кончит в богадельне, он должен сказать себе: что ж, я немало побыл на воле. И неплохо провел время. Мне место в тюрьме или в сумасшедшем доме, и я на свободе только потому, что меня поленились туда посадить. Слишком мелкая сошка. Не стоит труда.