Из Питера в Питер

Ляшенко Михаил

За эти двое суток Энн Крук ни разу не заглянула в кладовую. И когда с младшими было покончено, она не похвалила Катю и не упрекнула ни в чем, а велела опять:

— Одевайте старших девочек.

Конечно, и Тося и другие старшие помогали Кате возиться с малышами, копались во всех вещах, между делом облюбовывая себе наряды... Но потребовалось множество дипломатических ходов, выдержка, такт и весь Катин авторитет, чтобы и эта бурная процедура кончилась благополучно...

— Кому поручим одевать мальчиков? — осведомилась Энн Крук, когда Катя доложила

ей, что с девочками удалось разобраться.

— Ручкину, Гольцову и Колчину, — посоветовала Катя.

— Давайте, — кивнула миссис Крук. Катя назвала фамилии тех же ребят, которых рекомендовала Олимпиада Самсоновна. — Скажите от моего имени, пусть берутся за дело. Они вас послушают?

— Конечно, — пожала плечами Катя и этим окончательно завоевала доверие решительной американки.

Через день Круки пригласили Катю на вечерний чай. Когда Катя пришла, миссис Крук сообщила:

— Джеральд, это Катя.

— Я знаю, дорогая, — пророкотал мистер Крук, широко улыбаясь.

— Она будет мне помогать.

— Очень хорошо, дорогая.

Едва они уселись за стол, как миссис Крук уставилась на Катю круглыми, голубоватыми глазами и сказала:

— Вы хотите что-то спросить?

— Да, — призналась Катя. — Я хотела спросить, с кем же сейчас ваши дети...

Джеральд выпрямился, и лицо его, казалось, вытянулось. Но Энн Крук не дрогнула. Как обычно сухо, она сообщила Кате:

— Бог не дал нам детей.

— Мы подружились с сотнями детей, которых можем считать почти своими, и в Европе, и в Центральной Америке, и в Китае, — мягко добавил мистер Крук.

— Джеральд хочет сказать, — пояснила Энн Крук, — что мы с двадцати лет работаем в организациях Красного Креста, и почти все время с детьми...

Они стали рассказывать, и у Кати скоро заблестели глаза. Ей почудилось, что ожил мамин и ее любимец, покровитель всех обездоленных, доктор Гааз, да еще с женой... Круки объездили полмира, спасая белых, красных, черных, желтых детей от верной гибели... Они не хвастались. Напротив, они искренне огорчались, что делали куда меньше, чем было необходимо, и что многие тысячи детей все-таки погибли...

— А почему вы решили помогать нам? — спросила Катя.

Круки переглянулись. Потом Энн взглянула на Катю, и лицо ее смягчилось:

— Нам показалось, что вы не переживете эту зиму.

Катя очень удивилась:

— Что вы! Мы бы как-нибудь перекрутились. Вот в Петербурге был голод, это да, и все-таки жили... — Тут у нее лицо словно осунулось, тени под глазами стали чернее. Но, не поднимая глаз и что-то невидимое перебирая пальчиками на столе, она вежливо объясняла: — Мы все вместе, понимаете? Это очень важно... Очень важно, когда все вместе... Надо спасать тех, кто всеми покинут...

Миссис Крук покачала головой:

— Поздно. Все решено. Будем заниматься вами.

— Почти восемьсот ребят — это немало! — радостно улыбнулся Джеральд. — Восемьсот жизней...

И они вдруг притихли, склонив головы и что-то шепча. Катя смущенно отвернулась, но все же косилась на Круков. Похоже, они молились.

— Надеюсь, Робинсу больше повезет у большевиков, — вздохнув, бодро сказала потом миссис Крук, будто разговор и не прерывался молитвой.

Джеральд оживленно согласился, а Катя с любопытством уставилась на миссис Крук:

— Разве ваш Красный Крест работает и у... — она чуть не сказала «у наших», но запнулась, — ...там, на той стороне, у большевиков?

— Дитя мое, — торжественно произнес мистер Крук, — мы стараемся быть везде!

— Значит, вы не за Колчака?

Круки снова переглянулись, и Энн сделала такой жест, будто что-то решительно отбросила:

— Мы всегда за детей. Только! В Китае условия были не лучше. Одни генералы дрались против других, уезд на уезд, а дети гибли. Там погибло очень много детей... Но еще хуже — диктаторы в странах Центральной Америки и Карибского бассейна. Чем меньше страна, тем ненасытней и кровожадней диктатор. Что же вы думаете, мы были за этих генералов, диктаторов? Мы спасали детей...

У Кати блестели глаза. Она смущенно улыбалась. Эта суровая Энн Крук ей чем-то напоминала маму. Дома у них тоже не принято было «лизаться», как говорила мама, воспитывалась сдержанность чувств.

— Вы хотите что-то спросить? — сухо заговорила миссис Крук.

Катя покачала головой.

— Неправда, — уставилась на нее рыбьими глазами миссис Крук.

— Не спрашиваю, значит, не хочу, — попыталась в тон ей отвечать Катя, но не выдержала и улыбнулась: — Не сейчас...

Она хотела уйти, но они попросили ее еще посидеть. Катя поняла, что чем-то им тоже нравится, и обрадовалась... А вообще-то Крукам тут, конечно, нелегко... Может, они устали от вечных скитаний, тяжелых забот. И им хотелось посидеть у мигающего каганца пусть с чужой, но славной девочкой, которая по возрасту могла быть их дочкой.

Они спрашивали Катю о ее родителях, о том, с кем она дружит, почему Катя назвала фамилии Ручкина, Гольцова, Колчина...

— Ручкин — это тот парень, который нашел мои перчатки? — многозначительно подмигнул мистер Крук.

Энн зашипела на него, но перестала, увидев, как улыбается Катя... Почему-то Ларька решился прикинуться жуликоватым, вроде Ростика. Катя не собиралась его выдавать. И вообще она теперь отвечала сдержанно, скупо, как ни нравились ей Круки. Ларька велел держать с Круками ухо востро. Хотя, наверно, это глупо. Катя хотела бы жить, как они — путешествовать по всему свету и помогать несчастным...

Вскоре после этого чаепития, накануне отъезда из приюта, Аркашка поделился с Ларькой своими планами:

— Надо пощупать Майкла! Он же свой парень!

— Ну да? — скептически хмыкнул Ларька. Впрочем, Смит нравился и ему.

Аркашка настаивал на своем, и Ларька только пожал плечами:

— Если тебе пришла охота схлопотать по носу, валяй.

— Я расскажу ему о краскоме, — загорелся Аркашка.

Ларька нахмурился, молча рассматривая друга.

— Не, о знамени не скажу, — понял Аркашка.