Из внешнего мира
Шрифт:
Зелгадис мрачно молчал, хотя ему польстило, что он в чем-то превзошел других. Он сумел сесть и закутался в халат, сейчас больше всего напоминая нахохлившегося раздраженного воробья.
Хвала Цефеиду, Амелия быстро вернулась, таща на буксире Нбонги, который на ходу дожевывал лепешку.
Закинув руку Зелгадиса себе на плечо, Нбонги поволок его на третий этаж. Амелия и Азерет пошли следом.
Ощущения после очищения у Зелгадиса были странные. Пожалуй, он действительно очистился. Кожа будто стала прозрачной: сквозь нее проникали солнечные лучи и свежий ветер. Хотя на самом деле сейчас наверняка стояла жуткая
Нбонги сгрузил Зелгадиса на кровать и ушел.
Предстояла самая важная часть лечения.
– Намазать придется все тело, - предупредила Азерет, ставя рядом с кроватью плошку с заветной мазью, и многозначительно повела бровями.
– Прямо все, даже волосы. Если у вас такие строгие обычаи, пусть тебя лучше Америя намажет.
Амелия вспыхнула, у Зелгадиса, на миг представившего подобную сцену, чуть мозги не вскипели. Серьезное исцеление стремительно превращалось в балаган. Может Азерет специально устроила все так, чтобы разрядить обстановку?
– Я все сам сделаю!
– выкрикнул Зелгадис.
Азерет с сомнением взглянула на него.
– Нужно, чтобы не осталось ни одного пустого участка. Сначала нанеси на заднюю часть, дождись, пока высохнет. Потом ложись на спину и наноси спереди. Кстати, каменные наросты тоже нужно обязательно смазать.
– Разберусь!
Зелгадиса уже трясло. Если бы у него было нормальное тело, на лбу давно вздулись бы вены.
Азерет вышла из комнаты, едва слышно сетуя на что-то, наверняка все на тех же "упрямых мальчишек". Амелия тоже собралась уйти, но на пороге задержалась.
– Зел, давай я намажу тебе спину. Самому ведь неудобно.
Поколебавшись, Зелгадис процедил:
– Ладно.
Действительно до спины он не дотянется, его плотная кожа особой гибкости не обеспечивала. Не просить же о помощи Азерет или Нбонги! Уж лучше Амелия, в конце концов, она много раз видела его без рубахи.
С большим трудом сев, Зелгадис повернулся спиной к Амелии и спустил с плеч халат.
Амелия для начала нанесла немного мази на самый крупный нарост. Она бы никогда в этом не призналась Зелгадису, но ей нравилось камни на его коже. Их серовато-голубой цвет. Их гладкая, прохладная поверхность. Иногда она задумывалась, что это за минерал и минерал ли вообще, но спросить Зелгадиса не пыталась: как бы она его ни убеждала, что он очень симпатичный даже в облике химеры, он видел в ее словах лишь жалость. Вот ведь, а мог бы порадоваться тому, что у него нет заячьей губы или носа крючком.
Когда руки Амелии заскользили по его коже, Зелгадис вздрогнул, пусть практически ничего не почувствовал. Как же он хотел снова вернуть нормальное осязание! Пожалуй, для него это стало даже важнее, чем собственно человеческий облик. С камнями и проволочными волосами он свыкся, но вот с жалкими отголосками вместо нормальных чувств смириться не мог. Наверняка ощущение от прикосновений маленьких ладошек Амелии просто потрясающее. Зелгадис попытался призвать на помощь воображение, если хорошо представить, то, может быть, удастся и почувствовать. Но вскоре ему стало не до всяких там абстрактных переживаний. Жуткое жжение вернуло его с облаков на скучную землю. Мазь вгрызалась в плоть, проникая через очистившиеся поры. В вены словно через особо острый шприц ввели горчицу. Зелгадис не смог сдержаться и зашипел сквозь зубы.
– Что такое?
– мгновенно всполошилась Амелия.
– Я тебя не поцарапала?
Какая она все-таки смешная. Поцарапала! Его!
– Мазь дико жжется.
– Странно, а я ничего не чувствую, - Амелия задумчиво взглянула на свои руки, на которых остались следы мази.
– Видимо потому, что ты здорова, - сделал вывод Зелгадис.
Азерет предупреждала, что будет больно, но он успел подзабыть, какой бывает настоящая боль. Мало кому удавалось сильно его ранить.
Опять всколыхнулась замолчавшая подозрительность, но сейчас уже бессмысленно поворачивать назад. Да и какое лечение без боли?
– Готово, - объявила Амелия.
Теперь вся спина Зелгадиса пылала и зудела. Ему еще никогда так мучительно не хотелось почесаться.
– Спасибо, дальше я сам.
– Хорошо, позови, когда закончишь, - Амелия покинула комнату, из-за двери донесся ее голос.
Она спрашивала у Азерет можно ли как-то избавиться от жжения.
– Увы, милая, никак. Жжется - значит, убивает болезнь.
Не меньше часа ушло у Зелгадиса на то, чтобы намазать остальное тело. Особенно долго он возился с волосами, в итоге просто вылив на них остатки мази. Теперь Зелгадис походил на отвратительную склизкую личинку. Одно хорошо - мазь быстро застывала. Но жжение как будто усилилось. Вот бы упасть на пол, кататься по нему и вопить, вопить...
Зелгадис лег на постель и, накрывшись одеялом, крикнул:
– Все!
И едва подавил стон. Нет, он не покажет слабость. На сегодня с него достаточно позора.
В комнату заглянула Амелия и, убедившись, что Зелгадис готов к продолжению мучений, то есть процедур, крикнула:
– Матушка, можешь подниматься!
Проскользнув в комнату, Амелия присела рядом с кроватью и заботливо спросила:
– Сильно болит?
"Очень сильно! Просто невыносимо! У-у-у, пожалей меня!".
– Терпимо, - проговорил Зелгадис.
Амелия внимательнее присмотрелась к нему. Уже смеркалось, в нише, где располагалась кровать, сгустился мрак. Зелгадис сейчас как никогда напоминал голема: темная неподвижная фигура.
Послышался натужный скрип лестницы. Запыхавшаяся Азерет ввалилась в комнату и протопала к кровати, причитая:
– Вот зачем я построила трехэтажный дом, а? Молодая была, глупая. Худенькая.
Она уселась рядом с Амелией.
– Сейчас я прочитаю заговор, чтобы усилить исцеляющий эффект мази. Колдовство, наложенное на тебя, сильное и старое, значит, тебе будет очень больно. Готов?
– Да, - свистящим шепотом ответил Зелгадис.
Ему казалось, что жжет уже и язык, и небо, и все внутренности.
Азерет прострела над Зелгадисом руки и принялась нараспев читать заклинание. Слой мази засветился, с каждым словом сияя все ярче. Амелия подобралась, готовая в случае чего вмешаться и прервать процесс. Вот только как определить, когда что-то пойдет не так? В этом и заключался главный риск. От тревоги живот скрутило спазмом, в горле застрял тугой ком.
Зелгадис уже не мог даже волноваться. Весь его мир превратился в море боли. Она все усиливалась и усиливалась. Перед глазами встала красная пелена. Мыслей не было. Лишь пламя, пожирающее тело.