Из восьми книг

Щедровицкий Дмитрий Владимирович

1974

* * *

В нотных и высоких классах птичьихПо опавшим и плывущим днямУдивленных учат безразличьюОблака, к безумию клоня.Ветер – неуемный сборщик дани —Обегает сеть начальных школ.У калитки ждет похолоданьеИ уводит в прошлое пешком.Все, что летом вслушаться мешаетИ по зренью бьет, как футболист —Отлетает, как настольный шарик,Этикетка и осенний лист.

1974

* * *

И если вырваны страницыИз древней красочной Псалтири —Вовек никто не усомнится,Что царь Давид играл на лире,Вернее – на библейской арфе,Но лира – символ вдохновенья.Плетется ветер в старом шарфе,Лиловом от ночного треньяИ ставшем гроздьями сирени.Он кашляет, закутав горло,Едва ступает на прохладе,То рассыпается прогоркло,То снова собран, жизни ради,Как слезы стынут на тетради.Итак, никто не усомнится,Что лучшим в мире был художник,Хотя закапаны страницы,Заглавные заснули птицы,И надписей не стало должных.И по оставшимся деревьямЯ очертанья рук живыеУгадываю, чтобы с левымНе путать правое, с припевом:«Так жили люди Ниневии» —И чтобы дни сторожевыеПрошли, не опаляя гневом.Иначе шаг ко мне направятСуду покорные микробы,И духи поднебесной злобыКлеймо непоправимой пробыНа серебре моем поставят.

1975

* * *

И эту птицу к ветке жгучейПритянет сад —Я понял это много лучше,Чем век назад.Тогда от молний ложной вестиЯ принял гром,Что смысл – во всех растеньях вместе,А не в любомСтволе, и корне, и соцветье.Но сны сошлись —И стал виновен я в наветеНа каждый лист,И взором юного астрологаК стеблям приник,Когда услышал: «Стань надолгоОдним из них».И я спускался. Было скользкоСреди червонных гнезд —И их стада встречало войскоПодземных звезд.Я слышал: буква убивает...А вот – онаИ под землей растет, живая,Любви полна.

1975

* * *

И снилось мне, что каждый строил дом —И, возведя, селился в нем навечно:В норе подземной делался кротом,Иль возносился, Путь построив Млечный,Иль вырыв русло, делался рекой, —Что начал, то заканчивал без риска.А я ушел настолько далеко,Что стал бездомным, возвратившись близко.

1975

УЛИЦА БУДУЩЕГО

В начале – тихий дом, и здесьЖивут герои Ариосто:С них смерть навеки сбила спесь,У них бесхитростно и простоЦветет блаженство на лице.А близ провала – там, в конце —Есть особняк героев Кафки,И каждый мыслит: «Как я целОстался средь вселенской давки?. —И не решит никто задачи......На протяженье мостовой —От Дома смеха к Дому плача —Подземный мерный пульс живой,И крови полная отдачаИ поит, и во всей красеСырую землю содрогает...С тем сердцем, словно ОдиссейС сиренами, мой слух играет...

1976

* * *

В солнце птицы стреляли, как в цель,Затащив беззащитное за реку.Вдруг – дыханье Его на лице:Я горел. Он держал меня за руку.В торопливой, толпливой водеОн не дал, по наитью единому,Обезмолвиться в мире людей,Стрекотать средь полей по-звериному.Но и зрячим поет поводырь,И прозренье надежное дарит нам —Ярче сада, бурливей воды,И заката священней и памятней.

1976

III

ИЗ КНИГИ «ОСЕННИЙ ПОЕЗД» (1977–1980 гг.)

НОЧНАЯ ПОЛЬША

Там встречный – в сутанеИль форме парадной,На санках катаньеС горы безвозвратной,В беззвездную полостьНависшего рваБил утренний колос —И день созревал.Но ищешь иное —И видишь лишь ночи,Где лист жестянойФевралем исколочен,Где будущих пагуб(Горят адреса) —Что зреющих ягодВ июльских лесах...Идет – мостовой ли,Белеющей кроной —Творенье живоеСквозь мир похоронный,И в этой фигуреМеж тлеющих лип —Не двери, а буриЗамкнувшейся – скрип.Соборно и твердоЛицо, словно город —Старинного родаПоследний аккорд.О Вы, незнакомкаВо мраке до пят,Безжалостно-громкоВ Ваш дом постучат.Там жертвенный опытПьешь уксусом с губки,Там ангелов шепот,Хрустальные кубкиДля крови... Ты помнишь? —Рожденья звезда.И польская полночьВозносит туда...

1977

ВЕЧЕР В ВАГОНЕ

В ночь смещается равнина,Все – от окон, вновь за карты...Как душа твоя ревнивоЛовит каждый луч заката,Как боится не напитьсяВлаги зрительно-воздушной,Как секунд мелькают спицы,Как сухим цветам не спитсяВсю метель в суме пастушьей...

1977

НОВОСПАССКИЙ МОНАСТЫРЬ

О самый овраг спотыкались дома —Причудливые сосуды печали,Зарей закупоренные дотемна,И гордые тучи ландшафт венчали.И он – почерневший за зиму сосуд,Наполненный винной виной предчувствий,Воочию видел: его несутРаспить – и разбить в одичалом хрустеКустов придорожных и слов сухих,Какими обменивается прохожийСо встречным случайным.Он чувствовал кожейДревесно-шершавую сухость их.Темнело, и тучи слетались на пир,А он на лукавый проулок с опаскойКосился. Тогда Монастырь НовоспасскийПроулок и позднее небо скрепил....Есть странное место пред Монастырем —Поляна с деревьями грозно-густыми,Завалена углем и всяким старьем, —Поляна людей, забывающих имя.Здесь утром пируют под каждым кустом,А к вечеру многие спать остаются,И галки на выцветшем зданье святомСквозь дождь еле слышный над ними смеются.Задушенный проводом, спит Монастырь,И в памяти слов распадаются звенья,И тенью выходит звонарь на пустырь —На полный до края обид и забвенья......И он тут сидел, забываясь, лечась,И пил эту смесь униженья и боли,И было страданье его – только частьОгромной, как небо, всеобщей недоли.И вдруг он увидел старушек – ониОдна у другой отнимали бутылки,Валявшиеся, куда ни взгляни,Ругаясь до самозабвения пылко.И все же прервать не могли тишины:Крутой колокольни колонки и дверцы —Как тайна безропотно-нищей страны,До дня отомщенья хранимая в сердце....И день воссиял. Он поднялся – и шел,Проулком, землею и небом довольный.Был издали виден ему хорошоСверкавший на башне рассвет колокольный.

1977

ГОЛОС ИАКОВА

И ты во сне бежал – и двинуться не мог,Как загнанный олень, запутавшийся в чаще.Кровавый пот секунд, сочившийся на мох,Был поднесен тебе в твоей горчайшей чаше.Пригубил ты – и лег.И в этот самый мигЗвучащие тела мелькнули меж стволами —И все заполнил свет.И он вмещался в них,Но был превыше их, как лик в картинной раме.И ты забыл про смерть.Под греблю грубых рук,Сияя, голос плыл.Ты вспомнил, как РевеккаС корицей пряною смешала горький лук, Уча Иакова.Тебе открылись вдругБезумье, нищета и слава человека.

1977

ВНЕЗАПНОЕ

Златая цепь причин и следствийПорваться может, словно в детстве,Но вновь сомкнётся, став длинней, —И крест окажется на ней.Бывают улицы мрачнее,Чем птицы в склепах у Линнея,Бывает, улица вспорхнет —И засвистит, как зяблик синий,А ветер – в такт, совсем без нот,На многолюдном клавесине.А кто родился на земле —Пусть галкой рядом с водостоком —Тому намного веселей,Чем волнам в море одиноком:Распахнутый, молящий глазСредь слепоты стоокой мрака,И редко-редко водолазСмахнет слезу с больного зрака.И остается только лес —Он души сломленные чинит,Кружа меж годовых колец,Не вспоминая о кончине.Допишешь полночью крутойЖизнь до последней запятой —И с прошлым будущее свяжешь...Но это – вовсе не про то.О главном – ничего не скажешь.

1977

РАЛФ УОЛДО ЭМЕРСОН

Поэма

Вступленье

Еще ни брата, ни врага Не ведал я: был сумрак тих, Но, как ребенок, выбегал Творенья свет из глаз моих:Секунду кленом пред грозой Стоял он с видом новичка, – Ему стал узок горизонт, И он шагнул за грань зрачка.Я так хочу его собрать, В душе, как птицу, запереть, И лет мне нужно тысяч пять, А дни сокращены на треть,Но в эти злые временаЯ лес и небо повстречал,И верой мысль опьянена,И я, как ты, – лицом к лучам!..