Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
Я ему поверил: лицо его побледнело, а рука, снова взявшая кружку, заметно подрагивала.
— Право же, я искренне сожалею, мистер Харкорт. Не понимаю, как это получилось. Вроде бы я все проверял и перепроверял. Во всяком случае, я постараюсь больше не доставлять вам лишних затруднений.
Он кивнул и хлопнул меня по плечу.
— Ну ладно, ладно. Давайте выпьем по второй. Он пошел к стойке, вернулся с кружками и выудил из кармана небольшой квадратный пакет.
— Маленький свадебный подарок, Хэрриот. Ведь, кажется, скоро ваша свадьба? Так это от моей жены и от меня
Не зная, что сказать, я кое-как развязал веревочку и извлек из оберточной бумаги небольшой барометр.
Я бормотал слова благодарности, чувствуя, как у меня горят уши. Он был представителем министерства в наших краях, а я — самым новым и самым скромным из его подчиненных. Не говоря уж о том, что хлопот я ему, наверное, доставлял больше, чем все остальные, вместе взятые, — просто кара божья. И у него не было никаких причин дарить мне барометр.
Это последнее злоключение еще более усугубило мой страх перед заполнением бесчисленных бланков, и я мог только надеяться, что очередное туберкулезное животное попадется мне не скоро. Однако судьба не замедлила послать мне несколько напряженных дней клинических проверок, и на исходе очередного из них я с самыми дурными предчувствиями осматривал одну из айрширских коров мистера Моверли.
Легкое покашливание — вот что привлекло к ней мое внимание. Я остановился, и сердце у меня упало: костяк, туго обтянутый кожей, чуть ускоренное дыхание и этот глубокий сдерживаемый кашель! К счастью, теперь таких коров не увидишь, но тогда они были привычным зрелищем.
Я прошел вдоль ее бока и оглядел стену перед ее мордой. На грубой каменной кладке ясно виднелись роковые капли мокроты, и я быстро размазал одну на предметном стеклышке.
Вернувшись в Скелдейл-Хаус, я окрасил мазок по методике Циль-Нельсона и положил стеклышко под микроскоп. Среди одиночных клеток краснели скопления туберкулезных бацилл — крохотных, радужных, смертельных. Собственно говоря, я не нуждался в этом роковом подтверждении моего диагноза, и все-таки настроение у меня испортилось еще больше.
Когда на следующее утро я объявил мистеру Моверли, что корову придется забить, это его отнюдь не обрадовало.
— Наверняка простуда у нее и ничего больше, — проворчал он. (Фермеры, естественно, возмущались, когда мелкие бюрократишки вроде меня забирали их удойных коров.) — Да только ведь спорить с вами без толку.
— Уверяю вас, мистер Моверли, ни малейших сомнений нет. Я взял мокроту для анализа и…
— Да что уж тут разговаривать! — Фермер нетерпеливо махнул рукой. — Коли правительство, прах его побери, хочет забить мою корову, значит, ее забьют. Но ведь мне положено возмещение, верно?
— Да, конечно.
— Сколько это будет?
Я быстро прикинул. Согласно инструкции, животное оценивалось так, словно продавалось на рынке в нынешнем его состоянии. Минимальная компенсация составляла пять фунтов, и назначить больше за этот живой скелет явно было нельзя.
— Пять фунтов! — ответил я.
— А, пошли вы! — сказал мистер Моверли.
— Если вы не согласны, будет назначен оценщик.
— Да черт с ним! Чего тут возиться-то!
Он был явно очень раздражен, и я счел неблагоразумным сообщать ему, что он получит лишь часть из этих пяти фунтов — в зависимости от вскрытия.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Так я переговорю с Джеффом Мэллоком, чтобы он забрал ее как можно скорее.
Мистер Моверли явно не испытывал ко мне нежных чувств, но это тревожило меня куда меньше, чем предстоящая возня с заполнением всех этих жутких бланков. При одной мысли, что вскоре мне предстоит отправить к Чарлзу Харкорту новую их партию, я обливался холодным потом.
И тут на меня снизошло озарение. Подобное случается со мной редко, но на этот раз идея действительно выглядела удачно: я сначала проверю все документы с Китти Паттисон и уж потом отошлю их официально.
Мне не терпелось привести свой план в исполнение. Почти с удовольствием я разложил заполненные бланки в один длинный ряд, подписал их и накрыл конвертами с соответствующими адресами. Затем позвонил в отдел.
Китти была очень мила и терпелива. По-моему, она не сомневалась в моей добросовестности, но понимала, что делопроизводитель я никуда не годный, и жалела меня. Когда я исчерпал список, она сказала одобрительно:
— Молодцом, мистер Хэрриот! На этот раз все в порядке. Вам остается только получить подпись живодера, оформить протокол вскрытия, и можете больше ни о чем не беспокоиться.
— Спасибо, Китти! — ответил я. — Вы сняли с моей души огромную тяжесть!
И я не преувеличивал. Все во мне пело от радости. Мысль, что на этот раз Чарлз на меня не обрушится, была словно солнце, вдруг засиявшее из черных туч. В самом безмятежном настроении я отправился к Мэллоку и договорился с ним, что он заберет корову.
— Приготовьте мне ее завтра для вскрытия, Джефф, — закончил я и поехал дальше с легким сердцем.
И когда на следующий день мистер Моверли отчаянно замахал мне от ворот своей фермы, для меня это явилось полной неожиданностью. Подъехав к нему, я заметил, что он крайне взволнован.
— Э-эй! — крикнул он, не дожидаясь, пока я вылезу из машины. — Я только с рынка вернулся, а хозяйка говорит, что тут побывал Мэллок!
— Совершенно верно, мистер Моверли, — ответил я с улыбкой. — Помните, я предупредил вас, что пришлю его за вашей коровой…
— Как же, помню! — Он умолк и смерил меня свирепым взглядом. — Только он не ту забрал!
— Не ту… что значит — не ту?
— Не ту корову, вот что! Увез лучшую мою корову. Элитную айрширку. Я купил ее в Дамфрисе на прошлой неделе, и ее только нынче утром доставили.
Ужас сковал меня. Я велел живодеру забрать айрширскую корову, которая будет заперта в отдельном стойле. А новую корову, конечно, для начала тоже заперли в отдельном стойле… С пронзительной четкостью я увидел, как Джефф и его подручный ведут ее по доске в фургон.
— Вина-то ваша! — Фермер грозно ткнул в меня пальцем. — Если он прикончит мою здоровую корову, вы за это ответите!
Последнего он мог бы и не говорить: да, я за нее отвечу множеству людей, и Чарлзу Харкорту в том числе.