Из воспоминаний
Шрифт:
И Якубович – обещал. С сознанием долга – обещал. Пожалуй, такого ответственного задания еще не давала ему Советская власть!
И можно было на следствии не трогать Якубовича и пальцем! Но это было бы для ГПУ слишком тонко. Как и все, достался Якубович мясникам-следователям, и применили они к нему всю гамму– и морозный карцер, и жаркий закупоренный, и битьё по половым органам. Мучили так, что Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены. После поправки их уже не пытали и не били, толькобыла двухнедельная бессонница. (Якубович говорит: “Только бы заснуть! Уже ни совести, ни чести…”)». [59]
Меня это грубое искажение документа самого Якубовича сильно поразило.
Я смог выполнить эту просьбу только в 1980 году в предисловии ко второму тому английского издания альманаха, изданного в Англии и США. «Солженицын, к сожалению, не дал правдивой картины “дела меньшевиков” и исказил рассказ Якубовича, написанный как заявление для реабилитации». [61] Я привел отрывок из документа самого Якубовича и цитату из «Архипелага» для сравнения. При подготовке этих изданий альманаха я также написал издателям «Архипелага» в Англии о том, что опубликованный в этой книге рассказ о «деле» Якубовича серьезно исказил реальную действительность и о том, что Якубович, который был тогда еще жив, но уже реабилитирован, требует сделать необходимые поправки.
Солженицын в «Зернышке» сообщает, что его издатели смогли защитить именно его правоту… «И Жорес – пока притих. Суд против “Архипелага” не возник». [62] Суд действительно не возник, так как Якубович умер. Однако Солженицын, несомненно, по совету адвокатов издательства, решил изменить свой текст и удалить неправильное и нелепое по сути утверждение о том, что Якубовича пытали и держали без сна не до дачи им ложных показаний, а после, по инерции, без всякой нужды. В первом издании «Архипелага», осуществленном в СССР в 1989 году в «Новом мире», параграф о «мясниках-следователях», пытавших Якубовича, поставлен сразу за его арестом. Допрос у Крыленко передвинут ниже, в конец следствия. Но издевательские выражения о том, что допрос у Крыленко был «вдохновительным моментом» для Якубовича и что он «как рьяный конь» спешил сунуть голову в хомут, все же сохранены и в этом варианте «Архипелага». Явной клеветы уже не было, остались лишь «художественные» преувеличения. [63]
Следует отметить, что Якубович к 1920 году вышел из партии меньшевиков, но не примкнул к большевикам. Он оставался до ареста беспартийным и находился в основном на хозяйственной работе. Солженицын в первых произведениях своих героев писал «с натуры», по людям, которых он знал. В среде реабилитированных в Москве ходил упорный слух, что «старик высокий Ю-81» из повести «Один день Ивана Денисовича» был срисован Солженицыным с Якубовича. «Об этом старике говорили Шухову, что он по лагерям, да по тюрьмам сидит несчетно, сколько советская власть стоит, и ни одна амнистия его не прикоснулась, а как одна десятка кончалась, так ему сразу новую совали… Теперь рассмотрел его Шухов вблизи. На голове его голой стричь было давно нечего – волоса все вылезли от хорошей жизни. Зубов у него не было ни сверху, ни снизу ни одного: окостеневшие десны жевали хлеб за зубы. Лицо его все вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня тесаного, темного. И по рукам, большим в трещинах и черноте
Владимир Яковлевич Лакшин, умерший в 1993 году в возрасте шестидесяти лет, был очень близким другом и моего брата, и моим. Я познакомился с ним в 1964 году не через «Новый мир», где он заведовал отделом литературной критики, а в группе обнинских физиков, центральной фигурой которой был профессор Валентин Турчин. Лакшин стал одним из наиболее горячих поклонников Солженицына и в течение 1963–1967 годов публиковал глубокие и очень яркие критические разборы его произведений.
Большинство западных литературных критиков обычно рассматривало Солженицына как советского писателя и ставило его творчество в ряд с такими выдающимися писателями советского периода, как Платонов, Пильняк, Бабель, Булгаков, Пастернак. Лакшин в своих критических статьях поднимал литературный уровень Солженицына значительно выше и ставил его творчество в ряд великих русских писателей: Гоголя, Достоевского, Тургенева, Толстого.
Некоторое разочарование Лакшина вызвал «Август 1914». «Это не лучшее произведение Солженицына», – обычно говорил он друзьям. Однако следующие «узлы» «Красного колеса» разочаровывали Лакшина все больше и больше.
Публикация в 1975 году в Париже книги литературных воспоминаний Солженицына «Бодался теленок с дубом», в которой Солженицын посвятил очень много страниц «Новому миру», его редактору Александру Твардовскому и другим сотрудникам журнала, причем в искаженном, часто фальшивом, а иногда и враждебном стиле, не могло оставить Лакшина равнодушным. Лакшин написал много очерков и книг, но все они готовились для издания и публикаций в СССР. Для Самиздата Лакшин не писал, да и не было у него в этом необходимости, он не был «диссидентом», как и Твардовский. Сферой его литературной критики была русская классика и лучшие произведения советской литературы. Но «Теленок» не мог оставить Лакшина в покое, и, пожалуй, только он мог дать достойный ответ Солженицыну, защищая Твардовского и других своих коллег.
Поэтому уже в конце 1965 года Лакшин написал большой, исключительно яркий и глубокий очерк «Солженицын, Твардовский и “Новый мир”», который как полемика с «Теленком» Солженицына не мог, конечно, быть опубликован в СССР. Этот очерк имел ограниченное хождение в Самиздате. Рой включил его, с согласия автора, в один из номеров русской версии самиздатного журнала «XX век», кажется, в шестой или седьмой номер. (Всего в Москве вышло одиннадцать номеров этого журнала, а не один, как написал Солженицын в «Зернышке». [65] В 1976 году я получил микрофильмы очередных двух или трех номеров «XX века», и очерк Лакшина был среди них. Я включил его во второй и последний номер лондонского издания альманаха, напечатанного в 1977 году.
Свой ответ на очерк Лакшина Солженицын дает лишь в 1999 году, после смерти автора. Разбирает он именно тот вариант очерка, который был опубликован мною в 1977 году и с моим предисловием.
«Году в 1975 Рой надумал и взаправду выпускать самиздатский журнал “XX век”, но после первого же номера его вызвали в ЦК и запретили. Жалко! Но братцы затеяли новую мистификацию: “XX век” стал выпускать в Лондоне Жорес и утверждать, что этот журнал широко ходит в Самиздате, чего никто из Москвы нам не подтверждал.
И вот в № 2, с выходной пометкой “Лондон 1977”, напечатана была статья близкого братьям Медведевым В. Лакшина против меня – предлинная, как он всегда пишет, семьдесят страниц. “Замечательный очерк», предваряет редакция, «одного из лучших литературных критиков русской литературы, блестящего публициста и историка литературы”. Захвалено высоко, однако по нынешнему безлюдью Лакшин – критик, конечно, заметный, хотя с годами всё более зауряднеет и после “Нового мира” мало чем отличился от казённого приспособленца, стал в фаворе у властей.