Из воспоминаний
Шрифт:
Мой разговор, в котором упоминалась Конституция, был связан с тем, что в разнообразном политическом спектре советских диссидентов я принадлежал по взглядам к группе «законников», которые доказывали, что не мы, диссиденты, а правительство нарушало в СССР нормы собственной конституции. Этим определялся и заголовок моей книги о цензуре и перлюстрации писем в СССР «Тайна переписки охраняется законом». Текст заголовка – это короткая цитата одной из статей Конституции СССР. Сравнение Сахарова с танком– это было из лексики самого Солженицына, который оценивал их отношения в 1973 году как «бой двумя колоннами». Это касалось их совместных действий в августе 1973 года: «Вступая в этот бой, ни он, ни я не могли рассчитывать на западную поддержку большего
В это же время в конце августа 1973 года Солженицын заметил и поверил в совершенно не существовавшую смену политики Запада по отношению к СССР от сближения, детанта, к острейшей конфронтации, причем вопреки политике собственных правительств… «Всё это время высказывались наирезче круги левые и либеральные – всё друзья СССР и наиболее влиятельные в западном общественном мнении, создававшие десятилетиями общий левый крен Запада… в затруднении были правительства Никсона и Брандта, кому стоянием нашим срывалась вся игра. Киссинджер уклонялся и так и сяк… Ватикан, парализованный…, прохранил весь месяц молчание… Папа так и не промолвил ни слова…». [33]
В этом угаре воображаемого «великого сражения» написал Солженицын и Медведеву «по левой» свое письмо, не очень задумываясь о его содержании.
Нужно было просто отстранить его от «сражения», в котором он, собственно говоря, не участвовал, да и не видел его. Его, сражения, в действительности, и не было – вся эта «буря», судя по всему, полыхала лишь в русских передачах по радио: «…мы ушам не верили, переходя от одной станции к другой, ежеутренне и ежевечерне…» Именно по этим русским передачам с Запада Солженицын решил, что после его интервью «…Запад разволновался, разколыхался невиданно, так что можно было поддаться иллюзии, что возрождается свободный дух великого старого континента». [34]
Потом все же Солженицын решил выйти из этого боя: «…надо было экономить время работы, силы, резервы – для боя следующего, уже скорого, более жестокого…». [35]
На письмо Солженицына я ответил по той же «левой» линии, объяснив, без особых церемоний, что голоса моего по русским передачам он слышать не мог, так как не было у меня никаких интервью в связи с лишением гражданства. Впоследствии я узнал, что «левая» диппочта диссидентов в Посольстве США обычно читалась и подвергалась копированию. На каждого известного диссидента и в ЦРУ, и в британских службах безопасности существовали «досье», которые изучались экспертами.
Когда в 1977 году решался вопрос о предоставлении мне разрешения на постоянное проживание в Англии (до этого я получал лишь годовые продления визы), то мне пришлось подвергнуться двум семичасовым допросам в здании британского Министерства обороны. Два пожилых английских контрразведчика, владевших русским языком, тщательно проверяли всю мою биографию.
Они, как было видно, знали не только мои опубликованные работы, но и содержание моей «левой» переписки по американской диппочте. Они также имели перед собой вырезки из эмигрантских газет с критикой братьев Медведевых. Они знали и о том, что мой старший сын остался в СССР в заключении. Знал это, конечно, и Солженицын, я говорил ему об этом несколько раз, и в последний раз при прощании в Жуковке.
Письмо вождям Советского союза
Незадолго до мощного «потрясения основ», для которого много лет готовился «Архипелаг ГУЛаг», раздался странный «хлопок» солженицынского «Письма вождям», которое было написано в той же «Борзовке» в конце августа 1973 года. Это письмо удивило не только читателей в СССР или тех, кто слушал зарубежное радио, не только западных журналистов и читателей, но и самих «вождей СССР», – таким образом называл Солженицын всех членов Политбюро. Письмо это было написано в период с 28 по 31 августа 1973 года, датировано 5 сентября 1973 года и в этот же день по приезде писателя в Москву передано на имя Брежнева через окошко Приемной ЦК КПСС на Старой площади. Тогда же, 5 сентября 1973 года, Солженицын по конфиденциальным каналам дал ИМКА-Пресс в Париже и издателям в Нью-Йорке срочную директиву немедленно публиковать «Архипелаг ГУЛаг». По-видимому, эти оба действия были взаимосвязаны и представляли какой-то сложный, заранее продуманньй маневр, замысел которого впоследствии не раскрывался писателем в полном объеме. Результат этого «маневра» оказался противоположным тому, на который рассчитывал Солженицын. Это произошло главным образом потому, что он, по своему обычаю, ни с кем не посоветовался по поводу содержания «Письма» и самой тактики «двойного удара», но в разных и противоположных направлениях.
В начале сентября 1973 года Солженицын поддавался иллюзии своей колоссальной политической силы. Он дал директиву печатать «Архипелаг». «И в тот же день – послал и “Письмо вождям”. И это было – истинное время для посылки такого письма: когда они впервые почувствовали в нас силу. “Письмо вождям” я намерен был делать с первой минуты громогласным, жена остановила: дай им подумать в тиши!». [36] Но через месяц
Солженицын не выдержал – пустил «Письмо» в Самиздат и передал западным корреспондентам.
Был уже октябрь 1973 года, когда «Письмо вождям» достигло ИМКА-Пресс и русских западных радиостанций. Но оно не стало «громогласным». В ИМКА-Пресс и на русской службе Би-Би-Си, откуда я получил тогда текст «Письма» «на экспертизу», сразу подумали, что «Письмо вождям» – это умелая подделка КГБ, явная провокация, организованная для нейтрализации «Архипелага», первый том которого уже печатался в Париже на русском языке большим тиражом в 50 тысяч экземпляров. Содержание «Письма» поражало примитивностью и нелепостью, а обращение к «вождям» – подобострастием. Членов Политбюро уже давно и в СССР никто не называл «вождями», они были партийными чиновниками. Поэтому радиопередачи «Письма», которых ждал Солженицын, были отложены. Адвокат Хееб подтверждал, что «Письмо» принадлежит его клиенту, и требовал его немедленной публикации. Однако сотрудники ИМКА-Пресс командировали надежного человека в Москву для встречи с Солженицыным. Нужно было любыми способами остановить распространение в Самиздате и публикацию за границей «Письма вождям» как документа слабого и недостойного, если не сказать глупого.
«Письмо», оригинальный текст которого опубликован в сборнике архивных документов ЦК КПСС, [37] начиналось с сопроводительного короткого письма лично Брежневу, в котором подобострастно сообщалось:
«Уважаемый Леонид Ильич!
Вопреки написанному мною множественному заголовку… посылаю письмо в единственном экземпляре Вам одному, притом через окошко приемной ЦК.
Я полагаю, что решения будут зависеть больше всего от Вас лично, а Вы уже сами изберете, с кем из Ваших коллег Вы захотите посоветоваться». [38] Солженицын обещал Брежневу, что если предложения писателя будут приняты, то «Россия в своей будущей истории не раз еще вспомнит Вас с благодарностью». [39]
Среди текста самого «Письма» было множество утверждений, которые сильно шокировали руководство ИМКА-Пресс, и редакторы издательства настаивали на их удалении. Солженицын, однако, сопротивлялся. Для Солженицына «Письмо вождям» было частью особого стратегического плана. Он был уверен, что «Архипелаг» покачнет власть «вождей», и они в результате этого будут готовы на переговоры. На 1974 год он составил прогноз о возможных последствиях публикации «Архипелага». Наиболее возможной реакцией властей он считал «высылку за границу». [40] Но не исключал возможность «переговоров и уступок».