Из-за девченки
Шрифт:
Но однажды неуемная Ольга Михайловна прямо при ней начала возмущаться тем, что Рублева отпустили без обсуждения его поступка.
— Ольга Михайловна...— умоляюще показывая ей глазами на Наталью Георгиевну, тихо сказала классная.— Я вам уже много раз объясняла: это нельзя назвать поступком, а следовательно, нечего и обсуждать...
В учительской с утра сияло кроткое зимнее солнце, больше всего его лучей доставалось Наталье Георгиевне — ее стол стоял прямо у окна. Пока шел спор о Рублеве, она с брезгливым видом просматривала тетрадки.
—
Наталья Георгиевна вместе со стулом молча отодвинулась в сторону от Ольги Михайловны, загородившей солнце.
— Или им уже все можно,— продолжала наступать та,— а нам — только инфаркты и гипертонию наживать?
Наталья Георгиевна с бесстрастным лицом сказала ей:
— Ольга Михайловна, у вас даже тень тяжелая. Отойдите, пожалуйста, от меня...
Отзвуком страстей, вызванных переходом Рублева в другую школу, был визит Оли Самохваловой к нему домой.
Она вошла в квартиру осторожно, будто боялась, что ее ударят. И почему-то свою знаменитую сумку держала, как ребенка, на руках.
— Здравствуй! — сказала она с проказливо-виноватой улыбкой.
— Здорово,— нелюбезо ответил Колюня.
— Я знаю, тебе неприятно, что я пришла. Но ты имей в виду, я по делу…
— Проходи,— не оглядываясь, он поплелся в свою комнату. Увлек за собой и Олю. Сам сел, ей не предложил.— Что надо? — спросил он в пол.
Оля поставила сумку на стол. Теперь до Колюни дошло, почему она так держала ее — ремень с мясом оторван, «молния» поломана.
— Присаживайся,— наконец-то раздобрился он.— Ты, что, в переделку какую-то попала? — показал он глазами на сумку.
— Нет,— быстро завертела она головой.— Это дурачок Перовский вцепился и оторвал.
— Чего это он?
— Не пускал меня к тебе. А кто он такой, чтобы я ему подчинялась?
— Скромный же был мальчишка...
— Скромный, когда в классе,— нахмурилась Оля.— А когда рядом никого, видишь, руки распускает...
Она вытаскивала один за другим учебники из сумки, пролистывала их до тех пор, пока не нашла листок бумаги, сложенный пополам.
— Из твоей школы на тебя запросили общественную характеристику... Ты ничего там не натворил?— спросила она, прежде чем отдать ему листок.
— Когда б успел? — подарил ей взгляд Колюня.
— Классная думает, что тебе кто-то удружил и сообщил в твою школу про все...— сказала Оля и отдала ему характеристику.
— Можно посмотреть, что в ней написано?
— Если интересно, что мы о тебе думаем,— вспыхнула Оля,— пожалуйста...
Колюня читал и время от времени потряхивал головой. Дочитал, свернул, как было, пополам,
— Олька, зачем это? Трудолюбивый, исполнительный, пользовался уважением... А?
— Пойми, тебе сейчас, как никогда, нужна хорошая характеристика...
— Но это же липа, Олька... Сама сколько раз долбала меня за то, за другое...
— А вот теперь, когда ты ушел от нас, многие о тебе по-другому говорят. Даже Светка Зарецкая, и та считает, что тебя в классе не хватает... И, пожалуйста, не думай, что характеристику я одна составляла. Всем бюро с четырех до шести сидели...
— И все были «за»? — невесело засмеялся Колюня.
— Все!
— И Коробкин в том числе?
— Да! Хочешь знать, он больше всех старался, чтобы характеристика была хорошей. Заметил: в ней говорится, что ты надежный товарищ, морально устойчив?..— Она с торжеством сообщила: — Это его слова!..
— Лицемер,— еле слышно обронил Колюня.
Но Оля всегда была чутка к его словам — услышала она и это.
— Ты не прав! — горячо и поспешно возразила она.— Когда Михайловна узнала про характеристику и подняла в школе шум, не кто-нибудь, а Валерка встал на уроке и сказал ей, что она мстит тебе. И что одной ей кажется, будто этого никто не понимает. Она его за эти слова потащила к директору. А он и директору чего-то наговорил... Нет, я считаю, что он как раз искренний. Может, даже чересчур. Он очень дорожит своими чувствами. Но забывает, что чувства есть и у других...
Слушая ее, Колюня низко опустил голову.
— То есть я хотела сказать, что он в то же время большой эгоист.— Чувство справедливости в Оле срабатывало как условный рефлекс,— Правда, классная со мной не согласна. Говорит, что я путаю эгоизм с эгоцентризмом, а это не совсем одно и то же...
— Нет, ты меня удивляешь! — нервозно перебил ее Колюня.— Столько тебе крови попортил. А ты бегаешь, хлопочешь за меня...
— Как тебе не стыдно?! Я комсорг. Это моя обязанность! — закричала Оля, вся опять вспыхнула, уши у нее стали розовыми и прозрачными.— Ты правильно против меня выступал, только слова не те подбирал. Мне и классная часто говорит, что я люблю общественную работу, но мало думаю, что она дает людям...
Колюне стало не по себе: она еще и оправдывается перед ним. И он сказал ей:
— Брось клепать на себя. Ты девчонка что надо...
— Ты меня не знаешь,— сразу заторопилась она, стала в беспорядке заталкивать в сумку учебники.
Колюня тряхнул головой, а что еще сказать — не нашелся.
— Я пошла. До свиданья...— попрощалась Оля и продолжала стоять.
— Перовскому передай,— попросил он,— будет еще приставать — схлопочет...
— Передам,— благодарно улыбнулась она.— Он трусишка, напугается.
У Колюни перехватило дыхание — до того захотелось сделать для нее что-нибудь хорошее. А что? Он взял свою сумку, выпростал ее на стол. То же самое сделал и с Олиной сумкой. Она сначала не поняла, что он задумал. А когда поняла, вцепилась в свою сумку, точно была инкассатором, а Колюня — грабителем.
— Пусти! — плачущим голосом требовала она.— Отдай мою сумку!..
— Мы с тобой махнулись,— не отдавал Колюня.— Поняла?
— Нет! — продолжала Оля выдергивать свою сумку.— Пусти!