Избранная публицистика 2009 – 2015 гг.

Стрельцов Михаил Леонович

В. Головин справедливо отмечает несвойственные крестьянскому мужику вещи:

В августе, около Малых Вежей,С старым Мазаем я бил дупелей.

Исследователь сообщает, что в это время года охота на куликов (дупелей) не являлась промыслом, а чисто барской забавой. Чудит Мазай и в намеках Некрасова, что старик может выпить, покуражится:

За сорок верст в Кострому прямикомСбегать лесами ему нипочём……Раз в кураже я их звал-поджидалЦелую ночь, – никого не видал!..

В последнем случае Мазай уже чудит всерьёз, как не может поступать человек богобоязливый, истинно верующий. Ведь поджидал Мазай нечистую силу:

«Лес не дорога: по птице, по зверюВыпалить можно». – А леший? – «Не верю!».

Мы близко подошли к тому недоверию, которое вызывает сейчас имя Мазай. Почему этим именем, по замечанию Т. Долгополовой, не называют мальчиков. Как, допустим, именами Остап, Ипполит (дважды скомпрометированное имя: в «12 стульях» и в фильме «Ирония судьбы» Э. Рязанова). Вроде как персонажи с этими именами обаятельные, но настораживающие. Те, от которых неизвестно что можно ожидать. Бендер – непредсказуемый, хотя и обаятельный плут. А Ипполиты… Один вроде беспомощный тюфяк, но может внезапно зарезать, другой – правильный, положительный советский человек, который может внезапно принять душ в верхней одежде.

Непредсказуем и наш Мазай. Ведь он, вероятно, враль, как барон Мюнгаузен, скоморох, шут:

Кабы не стали глаза изменять:Начал частенько Мазай пуделять.

Недаром В. Головин отмечает своеобразный речитатив персонажа, который называет «раёшный стих», используемый специалистами (которые ценились и специально годами обучались) по загону дичи на охоте:

Смотри, косой,Теперь спасайся,А чур зимойНе попадайся!Прицелюсь – бух!И ляжешь… У-у-у-х!..

Тем самым, где-то и оправдывая чудаковатость Мазая: «В Порховском уезде Псковской губернии целая деревня поставляла умельцев по-особому «порскать», т. е. раешным стихом представлять хозяину информацию об условиях охоты, местоположении и качестве зверя». И поясняя опять-таки, с чего вдруг не в промысловый сезон Некрасова на охоте сопровождает именно такой человек.

По всему выходит, что дедушка Мазай – личность шумная, не всегда адекватная, потенциально опасная, непредсказуемая, способная в любой момент нарушить правила имеющейся игры. А если принять во внимание его попытки контакта с нечистой силой и – как вывод – отрицание её, сверхъестественного, даже, возможно, бога, – к такому типажу может быть только настороженное отношение. И даже сцена спасения зайцев такого отношения не меняет. Вначале он их, как написано в произведении, спасает от паводка, а следом тут же грозит при встрече подстрелить. Подстрелит или нет – тут ещё вопрос. Но такое нелогичное поведение насторожит кого угодно.

Таким образом, мы имеем классического персонажа, к которому подходит шукшинское определение «чудик». Более глубокое, не такое поверхностное. Ведь «чудик» Шукшина – фактически нравственное, совестливое и где-то интеллигентное существо, именно оно способно спасти (зайцев – допустим), защитить, пожертвовать своими интересами. Понимая это, но имея в виду характеристики Мазая, данные Некрасовым, мы можем позволить себе присвоить этому персонажу и более высокую категорию из этой серии – юродивый.

Юродивые на Руси – особые люди, высоко ценимые как среди обычного люда, так и среди знати. Им приписывалось «безошибочное нравственное чутьё народа». Особые известности в этом плане: последний приближенный к царям из юродивых, Григорий Распутин, и персонаж «Бориса Годунова» Николка с его знаменитым: «…вели их зарезать, как ты зарезал царевича Дмитрия».

Подходит ли наш Мазай под характеристики юродивого? Поведение алогичное, шумное, кичливое. Обладает талантами рассказчика, ведает байки, за которыми, если пристальней приглядеться (что мы и будем делать дальше), смысл весьма притчеобразный, иносказательный и даже с намёком на предсказание будущего. Не страшится нечистой силы, то бишь пресловутое: ни бога, ни чёрта. С людьми знатными, с автором-Некрасовым, к примеру, в обращении волен, не лебезит, не раболепствует. Ведёт свой род-отчёт странно, подобно персонажам сказок-небылиц, упомянутых В. Головиным («когда я родился, отца у меня не было, а деду было семь лет»):

Вдов он, бездетен, имеет лишь внука,Торной дорогой ходить ему – скука!

Получается, что без натяжки Мазая юродивым признать можно. И тогда перед нами уже не пустобрёх, враль навроде Мюнхгаузена, не скоморох без ярмарки, а личность куда более сложная и глубокая. Ведь юродивыми на Руси становились люди, пережившие некий надлом, срыв, увечье, не выдержавшие психологической нагрузки, выпавшего на их участь горя. Благодаря их мученичеству, именно их Господь наделил «прозрением», порой – правом говорить от его имени, порой – даром исцеления. За такие «чудеса» к «титулу» юродивого и прикреплялись эпитеты «блаженная Марфенька», «святой Митрофанушка». А вот умение видеть будущее – всегда пугало, ведь это невозможно было проверить именно и прямо сейчас. За несокрытое, в лоб – своё виденье – поплатились многие «юродивые», в том числе и Григорий Распутин, и граф Калиостро, объявленные шарлатанами и убитые. Однако юродивого могли и наградить. Например, поставить в его честь собор в центре столицы, как Василию Блаженному, предсказавшему Ивану Грозному взятие Казани, пожар новгородского кремля и раскрывшему кощунство – сокрытую адописную икону под ликом Божьей матери на Варваринских воротах. Также Василию Блаженному приписывается ряд высказываний на несколько веков вперёд, касаемых, в частности, периода правления Иосифа Сталина: «…За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа русского, аки бревна под телеги…». Тем не менее, и Василия Блаженного однажды чуть не убила разъярённая толпа.

Видно потому большинство «юродивых», начиная с Нострадамуса, облекали свои прогнозы в иносказательность, выдавая за творческие произведения. А то и просто – за охотничьи байки.

А значит, нам предстоит выяснить, что за трагедию пережил наш Мазай, как она повлияла на его мироощущение? И что он предсказывал поэту Некрасову? Если, конечно, не предположить «юродство» самого поэта Некрасова, которой в такой своеобразной форме приписал свои прогнозы выдуманному литературному персонажу. Об этом мы порассуждаем дальше.

Мистицизм и религиозность

О Некрасове мы знаем, что он был – что называется – широких взглядов, как редактор журнала привечая и консервативных авторов, навроде Толстого и Тургенева, верующих в особую миссию России, так и западников и даже нигилистов, включая Добролюбова и Чернышевского. Знаменитая картина «Раскол в «Современнике» в точности характеризует взгляды самого Некрасова. Вернее – внешнее их отсутствие. Нам так и остаётся непонятным, какая политическая позиция была у автора «Мазая» и прочих знаменитых произведений. Некрасов пишет: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан…» – тем самым сообщая, что гражданская позиция у него есть. Но вот какая? С одной стороны Николай Некрасов критикует крепостное право, переживает за народ, с другой – мы наблюдаем: винит и сам народ, не особо его любит.

Скорее всего, поэт сам пока не определился: верит ли он в особый русский путь либо на стороне западников. Эти размышления, эта трудность выбора, определение своей позиции – несомненно оказывают влияние и на его творчество. Вернее, мы наблюдаем, как, не имея чёткой гражданской позиции, автор делает свою литературную карьеру при помощи конъюнктурных тем. В 40–50-е годы 19 века модно критиковать наличие крепостного права, Некрасов – критикует. А после исчезновения проблемы в 1861 году автор растерян, «кормящая» его тема исчезла, крепостное право отменили. К чести автора стоит добавить, что он был не одинок. К тому времени «передовых взглядов» интеллигенция поголовно критиковала крепостное право, а после его отмены критиковала, что отменили его как-то не так. Это один из важных аспектов в нашем анализе, запомним его.