Избранница
Шрифт:
— О, как ты худа! — причитала хрупкая Бланш. — Из тебя прямо торчат кости! Этот проказник совсем не кормит вас! А что у тебя с лицом? Неужели у Яноша нет белил? Я определенно пожалуюсь Карлу, чтобы его любимый алхимик впредь не издевался над своими созданиями! Поохав еще некоторое время, Бланш еще некоторое время посмотрела на Элизу и сказала:
— К сожалению, мне нужно торопиться на бал. Карл не любит ждать, а я, как видишь, не одета.
— А вы идите, Ваше Величество, а меня отведите обратно к Яношу.
— Ну уж нет! — твердо сказала королева, вздернув подбородок. — Я не позволю этому
— Но… — запротестовала Элиза…
— Никаких «но»! — повелительно сказала Бланш. — Иначе я прикажу отрубить тебе голову, а она тебе еще понадобиться. У меня есть несколько сундуков с одеждой, где лежат платья даже моей достопочтенной бабушки, королевы Франции, а также подвенечные наряды моих теток. У меня даже есть сюрко, которое носила супруга самого Карла I. А ведь этому сюрко уже почти 300 лет! Ты выберешь себе платье, поможешь мне одеться, и мы вместе пойдем на бал.
— А потом? — с беспокойством спросила Элиза.
— А потом как Бог даст, — просто ответила королева. Видимо, в те времена люди делали маленькую разницу между жизнью и смертью, и это был самый исчерпывающий ответ.
И Элиза опять покорилась воле царственной особы, которая по линейному пересчету времени уже давно не существовала. Но ведь есть и другой счет, о котором наш трехмерный человеческий мозг не имеет никакого представления. Для простоты жизни мы воспринимаем время как длительность, потому что все материальные объекты в наших понятиях меняются один за другим, и ничто пока не может переделать наше сознание, привыкшее к числам, месяцам, годам, столетиям, которые чинно следуют друг за другом. Мы только забываем, что времени как длительности просто не существует. Это — плод нашего воображения для облегчения восприятия вечно меняющего пространства и течения жизни. В реальности существует только пространство с его кривизной, параллельностью и вечностью, похожей на замкнутый круг.
Но вряд ли обо всем этом догадывались Элиза и Бланш, которые с пылом юных девиц стали одеваться к рождественскому пиру.
— Давайте, я вас одену, — кротко предложила свои услуги Элиза.
— Нет, сначала ты выберешь себе платье, — повелительно сказала королева и открыла огромный сундук, доверху наполненный пыльным тряпьем. Бланш стала вытаскивать одно за другим платья, рубашки, сюрко, накидки и раскладывать их по всей комнате, поднимая столько пыли, что Элиза начала дико чихать. Странно, но эта пыль совершенно не действовала на королеву.
— Что с тобой? — удивилась королева. — Ты чего чихаешь?
— Это от пыли, — ответила Элиза.
— Как нежны создания Яноша, — с грустью ответила королева и протянула Элизе шелковое кремовое платье с длинными нелепыми прорезными рукавами и, как показалось Элизе, лишенное всякого кроя.
— Вот, примерь, — сказала королева. — Это еще платье моей бабушки. Она была почти такого же роста, как ты. Оно тебе будет впору. Одевай!
Элиза, будучи девушкой аккуратной, сняла с себя джинсы и футболку и, не спеша, все сложила в свою неизменную коричневую сумку, оставшись в одних белых прозрачных трусиках и таком же лифчике.
— Что это? — с ужасом воскликнула королева, тыкая пальцем в Элизины белые прозрачные трусы.
— Это
— Но зачем скрывать прекрасные места за каким-то куском материи?! — возмутилась Бланш. — Их надо держать открытыми. Они достойны того! Ну, Янош! Каков старик!
— Он просто на мне пробует новую моду. Вот и все, — выкрутилась Элиза.
— Услышав слово «мода», глаза Бланш заблестели нездоровым блеском потому что это социальное явление возникло именно в те времена, и ее победоносное шествие по Европе сводило с ума всех аристократок.
— А мне дашь поносить? — лукаво улыбнулась Бланш.
— Конечно, Ваше Величество. Я подарю вам целый комплект, и Элиза вытащила из своей спортивной сумки свой комплект красного шелкового белья. Бланш движением рыси выхватила из рук Элизы изящные, невесомые вещицы и тут же надела их на себя, правда, изрядно помучавшись с застежкой лифчика, который оказался ей очень и очень мал.
— Нет, даже под прозрачным бельем я не буду скрывать свою грудь от Карла. — И Бланш легко сняв лифчик, отдала его Элизе.
— Вы правы, Ваше Величество, сказала Элиза, с восхищением рассматривая высокую белую грудь королевы. — Ваша грудь — это произведение природы, которое не нужно приукрашивать, подтягивать, собирать и поднимать вверх.
— А вот т-р-у-с-ы я оставлю себе. Спасибо, Элиза.
— Не за что, Ваше Величество, — робко ответила Элиза. — Вам помочь одеться? — робко спросила Элиза.
— Нет, — засмеялась Бланш. — Я — родовита, но не богата, и с детства мы с сестрой привыкли все делать сами. Ты лучше сама поторопись, а то Карл не любит, когда опаздывают.
Бланш вытащила из сундука тончайшую, словно вытканную из паутины, рубашку-котт и быстро проскользнула в нее. Сверху она надела так называемое королевское французское сюрко, представляющее собой удлиненный лиф ярко-красного цвета. Глубокий вырез лифа был закрыт еле заметным паутинным кружевом и окантован мелкими бриллиантами, на фоне которых живописно вырисовывалась длинная молочно-белая шея королевы. Потом Бланш расчесала свои белокурые волосы, уложила их в косы, а поверх надела золоченую сетку. Ножки свои она украсила серебряными атласными башмачками. Элиза заметила, что сзади, к спинке сюрко была прикреплена отороченная горностаем, малиновая мантия, которая пышными складками спускалась до самого пола.
Элиза не заставила себя долго ждать. Старое, из тяжелого кремового шелка платье было простейшего покроя (если современный крой вообще существовал во времена бабушки Бланш), с длиннющими рукавами прорезными рукавами. Элиза без труда надела на себя это произведение поздней готики и сразу почувствовала, что она тоже принадлежит к королевскому сословию. Видимо, бабушка Бланш была высокого роста, потому что это платье оказалось как будто бы сшитым специально для Элизы, хотя ему было уже почти 700 лет. Несмотря на древность, это платье показывало достоинства женской фигуры и вместе с тем фантастически скрывало существующие недостатки. Весь кант лифа был приподнят и щедро украшен малиновыми искусственными цветами, что создавало иллюзию высокой груди. Вдобавок, к платью прилагались несколько потертые золотистые туфельки без каблуков.