Избранницы правителей Эёрана: история демонов Нарака. Трилогия
Шрифт:
Ну, может ей и не всё равно.
– Назови её настоящим именем, – предлагает Лео со странными интонациями.
Сердце ёкает, всё во мне резко противится его требованию. Будь я ёжиком, непременно ощетинилась бы иголками. Но я не ёжик, ощетиниваюсь только мурашками.
– Это глупо. Она уже откликается на Саламандру.
– Давая имя, мы связываем себя с теми, кого называем. Дай ей имя.
Противная тревога усиливается, я качаю головой:
– Мы и так с ней связаны магией. Я же рассказала, это из-за того, что она была со мной на инициации.
– То было не зависящей от тебя случайностью. Я прошу о волевом и сознательном действии.
– Зачем? – вопрошаю почти с возмущением. – Какой в этом смысл?
Вздохнув, Лео присаживается рядом с моим креслом, заглядывает в лицо. Его аромат с нотками хвои тревожит и успокаивает одновременно. Лео берёт меня за свободную руку, целует кончики пальцев.
Мурашки бегут по спине, но тревога не отпускает, колючим холодком прячется в глубине сердца.
Не тревога – страх.
Лео щекочет дыханием кончики моих пальцев, а затем заглядывает будто в саму душу и тихо поясняет:
– Чтобы ты увидела, что в этом нет ничего страшного.
– В чём? – Голос предательски дрожит.
– В том, чтобы связать себя с кем-то, а не ждать конца отношений ещё до их начала.
Первое желание – оспорить.
Потом – вскочить и уйти.
Третье – сказать, что мои чувства не его дело.
Четвёртое – спрятаться.
Пятое – не ощущать этого страшного смятения.
Но я ничего не делаю, остаюсь в этом смятении. Отворачиваюсь к Саламандре и демонстративно отпиваю глоток кофе.
Лео отставляет свою чашку и обхватывает мою ладонь обеими руками, нежно целует кончики пальцев, согревает их теплом дыхания. И кажется, что сердцу тесно в груди, я не могу глубоко вдохнуть. Смятение не уменьшается, его всё больше – оно бесконечно, оно разрывает меня изнутри.
– Не закрывайся, – шепчет Лео, продолжая целовать мои пальцы. – В этом нет никакой необходимости.
А как же сохранность собственного сердца? Это что, не необходимость?
Плотно стискиваю губы, чтобы не сказать этого вслух.
– Саламандра связана с тобой крепкими узами, она не сбежит. И я никуда не уйду: ни в этом мире, ни в каком другом нет у меня никого и ничего более ценного и любимого, чем ты. Я люблю тебя и не представляю жизни без тебя…
Наверное, что-то подобное может сказать любой мужчина (собственно, я уже получала заверения в вечной любви), и Лео может искренне верить, что его чувства вечны, но… сколько надежд разбивается о чудовищную реальность – словами не перечесть.
А тёплое дыхание всё касается моих пальцев, горячие губы покрывают их трепетными поцелуями, и мне вопреки здравому смыслу хочется верить. Верить, что это навсегда, что не будет потом охлаждения, других женщин. Я зажмуриваюсь. Чашка с кофе накреняется, и, ощутив это, я судорожно сжимаю пальцы. Тонкий фарфор с хрустом разлетается, осколки с кофе волной изливаются на светлый ковёр.
– Извини, – шепчу я, а Лео перехватывает мою освободившуюся руку и целует пальцы, тыльную сторону ладони, нежную кожу на запястье.
Прижимается губами, и я понимаю – он слушает мой судорожный пульс.
– Не бойся, Настя, не бойся, просто поверь мне.
Хоть бы Саламандра вмешалась, но, нет, она предательски затихает, а Лео всё целует мои руки и просит не бояться.
И этот его лихорадочный шёпот, острота его понимания и мои чувства, их сила, их ужасающая, испепеляющая мощь – это действительно пугает.
– Да с чего ты взял, что я боюсь?! – вскрикиваю я и дёргаю руки, а Лео вдруг уступает, хотя по лицу вижу: он бы и дальше с радостью целовал мои пальцы.
Мотнув головой, поднимаюсь с кресла и мимо сломанного дивана отхожу к закрытому жалюзи окну. От спрятавшейся Саламандры в комнате только едва уловимый силуэт.
Она не собирается вмешиваться.
Молчание тяжёлое. Вязкое.
– С чего ты взял, что я боюсь? Это неправда.
Лео подходит бесшумно, я вдруг ощущаю жар его рук на своих плечах. Меня так лихорадит от всего этого, что не ощущаю опостылевшего зуда во лбу.
– Я уже сталкивался с подобным, – шепчет Лео мне в затылок, целует мои волосы. – Вы с Шаакараном похожи…
– Я похожа на котика?! – фыркаю и разворачиваюсь, прижимаюсь спиной к хрустящим жалюзи, чтобы увеличить дистанцию. – Не говори ерунды, мы с ним разные. Совсем! Он… он невыносимый позёр!
А Лео смотрит так пристально. Он слишком близко – от него не уйти, не сбежать. Он так близко, что мы будто сплавляемся, и это ощущение пугает до дрожи.
– У его отца много жён, он тоже ничто не считает постоянным, только он пытается попробовать всё, бросив раньше, чем бросят его, и стать звездой для всех, а ты, наоборот, не хочешь даже пробовать и с радостью прячешься в тени, едва подворачивается такая возможность.
Я моргаю раз, другой. Наверное, у меня очень глупый вид, потому что уголок губ Лео приподнимается.
Обхватив себя руками, снова отворачиваюсь к окну, пытаюсь рассмотреть город в щель между жалюзи, но не могу – всё расплывается от слёз.
Лео обнимает меня со спины, его горячие ладони перекрещиваются на моей груди. Он так нежен, так хорош, что трудно представить, как можно жить потом без него и быть счастливой.
– Настя, пока дышу, я буду с тобой и верен тебе.
Зажмурившись, нервно смеюсь:
– Не говори ерунду: верности не существует.
– Мои родители прожили вместе сорок шесть лет в любви, согласии и верности друг другу. Когда мама умерла, отец даже не искал другую, и я не вижу причин, почему не смогу сохранять верность.
Я закусила губу, чтобы не ответить резкостью, не нарушить светлую память его родителей: если он не знает об изменах, это не значит, что их не было.
Но мне не хочется ни разрушать мечты, ни спорить, ни покидать нежные объятия, и я просто подставляю шею, подталкиваю горячие ладони, чтобы заняли более провокационные места. Лео сразу улавливает мой посыл, и губы касаются покрывшейся мурашками кожи.