Избранник
Шрифт:
По толпе снова прошел ропот одобрения. Рабби Сендерс силен в гематрии, подумал я. Мне теперь все очень нравилось.
— А теперь слушайте дальше. В гематрии значение слова «траклин», «зал», — тот самый зал, которому уподобляется будущий мир, — равняется тремстам девяноста девяти, а слова «проздор», «прихожая», — пятистам тринадцати. Отняв «траклин» от «проздора», мы получаем сто четырнадцать. Слушайте же. Праведный человек, как мы уже установили, — это двести четыре. Праведный человек живет Торой. Она для него как «майим», вода, великие и праведные раввины всегда сравнивали Тору с водой. Слово «майим» в гематрии — это девяносто; отнимите «майим» от «цадика» — опять получите сто четырнадцать. И из этого следует, что праведный человек, лишив себя Торы, лишает себя будущего мира!
Восхищенный
— Итак, мы видим, что жизнь без Торы — это только половина жизни. Мы видим, что без Торы мы прах. Мы видим, что без Торы мы мерзость.
Он говорил теперь тихо, почти как в молитве. Глаза были широко открыты и устремлены прямо на Дэнни.
— Когда мы изучаем Тору — тогдаЦарь Вселенной нас слушает. ТогдаОн слышит наши слова. ТогдаОн исполнит наши желания. Дарует силы тем, кто поглощен Торой, как сказано: «да будешь ты сильным», и продлит дни, как сказано в Писании: «да будут дни твои продлены». Да будет Тора источником воды для всех, кто пьет из него, и да ниспошлет Мессию уже в наши дни. Аминь!
Хор громких и резких «аминь!» был ему ответом.
Я со своего стула хорошо видел, как рабби Сендерс смотрит на Дэнни и на меня. Мне было легко, я широко улыбался и кивал, как бы желая показать, как мне понравилась прозвучавшая речь — по крайней мере, в том, что касается гематрии. В том, что касалось целого мира, я совсем не был согласен. Альберт Эйнштейн — это часть мира, напоминал я себе. И президент Рузвельт — это часть мира. И миллионы солдат, сражающихся против Гитлера, — это часть мира.
Я решил, что трапеза окончена, настало время вечерней молитвы, и собрался было вставать со своего места. Но заметил вдруг, что за столами снова воцарилась тишина. Я замер и огляделся. Похоже, все смотрели на Дэнни. Он сидел тихо, слегка улыбаясь. Пальцы его играли с краями бумажной тарелки.
Рабби Сендерс откинулся в своем кожаном кресле и скрестил руки на груди. Мальчик снова принялся тыкать пальцами в помидор на тарелке, исподлобья глядя на старшего брата. Тот закрутил на палец колечко пейса, и я заметил, как он быстро провел по губам кончиком языка. Я ждал, что будет дальше.
Рабби Сендерс шумно вздохнул и взглянул на Дэнни:
— Ну-с, Даниэл, можешь ли ты что-нибудь сказать?
Его голос звучал спокойно, почти нежно.
Дэнни кивнул.
— И что же?
— Это написал рабби Яаков, а не рабби Меир, — спокойно сказал Дэнни на идише.
По толпе пронесся шепот одобрения. Я быстро оглянулся. Все не отрываясь смотрели на Дэнни.
Рабби Сендерс чуть ли не улыбался. Он кивнул, и длинная черная борода на его груди колыхнулась взад-вперед. Затем его широкие черные брови поднялись вверх, а глаза полузакрылись. Он легонько подался вперед, по-прежнему со сложенными на груди руками.
— И больше ничего? — спросил он очень спокойно.
Дэнни покачал головой — несколько нерешительно, как мне показалось.
— Итак, — откинулся рабби Сендерс в своем кресле, — больше ничего.
Я смотрел на них, не понимая, что все это значит. Что там не так с рабби Меиром и рабби Яаковом?
— Эти слова принадлежат рабби Яакову, а не рабби Меиру, — повторил Дэнни. — Это рабби Яаков, а не рабби Меир сказал: «Тот, кто, находясь в пути, повторяет сказанное в Торе и отвлекается от этого…»
— Хорошо, — негромко прервал его рабби Сендерс. — Это слова рабби Яакова. Хорошо. Ты сам сказал. Очень хорошо. А откуда эти слова?
— Из Пиркей Авот [36] , — ответил Дэнни.
Он указал талмудический источник цитаты. Многие приведенные рабби Сендерсом цитаты происходили из Пиркей Авот, как отец учил меня произносить по-сефардски, а не Авойс — по-ашкеназски. Я легко узнавал эти цитаты: Пиркей Авот — это собрание раввинских изречений и многие евреи изучают эту книгу глава за главой по субботам между Пасхой и еврейским Новым годом.
36
Пиркей Авот, 3:7.
— Ну конечно, — улыбаясь ответил рабби Сендерс, — как ты мог этого не знать? Разумеется. Хорошо. Очень хорошо. А теперь скажи мне…
Я сидел, слушал и постепенно начинал понимать, чтопроисходит на моих глазах между отцом и сыном. Во многих еврейских домах, особенно тех, где дети учатся в ешиве, а отцы ее закончили, существует традиция игры в вопросы — ответы вечером субботы — и отец таким образом экзаменует сына в том, что тот прошел за неделю. Я присутствовал теперь при подобной игре в вопрос — ответ, только прилюдной, и это была очень странная, почти нелепая игра, больше похожая на экзаменовку, потому что рабби Сендерс не ограничивался тем, что Дэнни изучил за прошедшую неделю, но обращался ко всем основным трактатам Талмуда, и Дэнни, очевидно, был обязан давать ответ. Рабби Сендерс спросил, где еще говорится о прервавшем занятия, и Дэнни спокойно, холодно отвечал. Рабби спросил имя средневекового толкователя, оставившего комментарий на это место, и Дэнни ответил. Рабби мимоходом похвалил за ответ и тут же спросил, кто истолковал это место совершенно другим образом. Дэнни ответил. Тогда рабби спросил, согласен ли Дэнни с таким толкованием, и тот ответил, что он не согласен, он поддерживает того средневекового комментатора, что трактует это место иначе. Рабби спросил, как этот комментатор может предлагать подобную трактовку, если в другом месте Талмуда он говорит прямо противоположное, и Дэнни очень спокойно, тихо, по-прежнему теребя края бумажной тарелки, выявил различие между двумя противоречивыми изречениями, процитировав два других источника, где одно изречение возникает в несколько ином контексте, сглаживая таким образом противоречие. Один из двух источников, процитированных Дэнни, содержал библейский стих, и отец спросил у него, какая еще норма еврейского Закона основана на этом стихе. Дэнни процитировал короткий фрагмент из трактата Санхедрин, и тогда его отец привел другой фрагмент из трактата Йома, противоречащий месту из Санхедрина, и Дэнни на это ответил фрагментом из трактата Гитин, разрешающим противоречие. Отец поставил под сомнение правомочность его толкования этого места из Гитин, процитировав комментарий на этот фрагмент, в котором выражалось несогласие с подобным толкованием, и Дэнни сказал на это, что подобный комментарий труден для понимания (он не сказал — «ошибочен», он сказал — «труден для понимания»), потому что параллельное место в трактате Недарим ясно подтверждает его интерпретацию.
Так продолжалось еще и еще, пока я не потерял нить их рассуждений и просто сидел и слушал, изумляясь явленному мне чуду памяти. Оба собеседника — Дэнни и его отец — говорили спокойно, отец всякий раз кивком подтверждал правильность ответа сына. Брат Дэнни глядел на них с открытым ртом, но наконец потерял интерес и стал жевать что-то оставшееся на его тарелке. Один раз он даже начал клевать носом, но немедленно перестал. Люди вокруг стола сидели в полном восторге, их лица сияли от гордости. Это было почти как тот самый пилпул, о котором рассказывал мне отец, правда, это не был настоящий пилпул, они не изощрялись в затемнении текстов и выворачивании их наизнанку, наоборот — казалось, их больше интересовал «б’киут», то есть буквальный смысл и простые объяснения обсуждаемых фрагментов Талмуда и комментариев. Это длилось еще долго. Наконец рабби Сендерс откинулся в кресле и замолчал.
Испытание или игра очевидно, закончилась, и рабби Сендерс улыбался своему сыну.
— Хорошо, — сказал он очень тихо. — Да, здесь нет противоречий. Но скажи мне, тебе нечего больше добавить к тому, что я говорил раньше?
Дэнни резко выпрямился на скамейке.
— Больше ничего? — повторил рабби Сендерс. — Тебе больше нечего сказать?
Дэнни неуверенно покачал головой.
— Совсем нечего добавить? — настаивал рабби Сендерс. Его голос стал сухим, холодным, далеким. Он больше не улыбался.