Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
пословица: «Знал бы, где упасть, подстелил бы соломки». Для нас всех и для
самого Григория было большой неожиданностью, когда ему и еще нескольким
ребятам пришлось расстаться с отрядом. Режим и труда, и отдыха космонавтов
был суров. Не менее суровы были наказания за малейшие отклонения от этого
режима. Мы тяжело переживали их уход. И не только потому, что это были
хорошие парни, наши друзья. На их примере мы увидели, что жизнь — борьба и
никаких
Да уж, чего-чего, а снисхождения к Нелюбову проявлено не было.
Нарушение дисциплины, в котором он был, вне всякого сомнения, повинен, повлекло за собой предельно жесткую, я бы даже сказал — жестокую меру
наказания: отчисление из отряда космонавтов, хотя воинские уставы дают, как
известно, в руки начальников достаточно широкий спектр мер взыскания для
воздействия на провинившихся подчиненных. Мне — как тогда, так и теперь —
представляется, что сохранить такого одаренного человека, как Нелюбов, в
отряде первых космонавтов — стоило.. А дальше его жизнь пошла, что
называется, под откос. Откомандированный назад в строевую часть, он не
выдержал — стал прикладываться к бутылке и вскоре погиб, попав под поезд.
Сравнение же работы космонавта с работой летчика, правда с несколько
иных позиций, сделал снова, много лет спустя, другой космонавт — Георгий
Гречко. В беседе с писателем и журналистом Ярославом Головановым1 он сказал:
«А знаешь, если бы начинать
1 В этой книге я буду еще не раз ссылаться на собственные высказывания космонавтов, ученых, конструкторов, сделанные ими в беседах с писателями и журналистами Ю. Апенченко, Е. Велтистовым, Я. Головановым, В. Губаревым, Н. Маром, Г. Остроумовым, В. Песковым, А.
Покровским, А. Тарасовым и их коллегами. Ссылаться с глубокой признательностью, потому что
хотя сами эти высказывания по праву принадлежат их авторам — деятелям космонавтики, по
давно известно, что содержательный, глубокий, умный ответ получается чаще всего как реакция
на содержательный, глубокий, умно поставленный вопрос, 118
жизнь сначала, я бы не пошел в космонавты. Я бы пошел в летчики-испытатели.
Там летают каждый день, и для оценки человека есть самый главный критерий: дело». Так что на сей счет существуют разные точки зрения. И, наверное, имеют
на то право..
На личности космонавта как бы фокусировались все гражданские чувства, вызванные первыми в истории космическими полетами (кстати, и Гагарин, и
Титов, и другие космонавты не упускали случая во всеуслышание подчеркнуть
это обстоятельство и заявить, что считают его несправедливым).
Правда, в дальнейшем
космические полеты не могла не произойти в связи с тем, что полеты эти стали
исчисляться десятками — исчез эффект уникальности события. А силу этого
эффекта понимает каждый, понимали, кстати, и первые космонавты. Когда после
торжественной встречи Гагарина на Красной площади, во время приема в
Кремле, я сказал Титову: «Ну, Гера, теперь скоро мы увидим ваш портрет на
Историческом музее и послушаем ваше слово с Мавзолея»,— он ответил: «Что
вы, Марк Лазаревич. Такое два раза не повторяется».
Но в том, что касалось встречи его самого, космонавт-2 ошибся. Его
встречали почти так же радостно и торжественно, как Гагарина. Был и проезд в
открытой машине из Внукова в Москву, и огромный портрет на Историческом
музее, и митинг на Красной площади, и кремлевский прием — все было. А
главное, была соответствующая общественная атмосфера, была всеобщая
убежденность, что именно так и нужно встретить второго советского космонавта.
Мне кажется, что полет Титова как-то дополнительно осветил полет Гагарина —
утвердил его закономерность, неслучайность, в то же время почти не затронув
его уникальности!
Руководители подготовки первых космонавтов и все, кто принимал участие в
этом деле, понимали, какой удар славы ожидает их воспитанников. Может быть, не в полной мере (тут действительность, как говорится, превзошла все
ожидания), но понимали. По-
119
нимали и делали все от них зависящее, чтобы по мере возможности подготовить
своих слушателей к этому тяжкому испытанию. Так получилось, что кроме
спортивной, парашютной, теоретической и всех прочих видов подготовки
космонавтов пришлось им проходить еще и подготовку психологическую, причем направленную не столько на противодействие психическим нагрузкам в
самом космическом полете (в этом отношении стойкость ребят сомнений не
вызывала), сколько после него.
Свой собственный скромный вклад в это официально никак не
запланированное дело я пытался обосновать с позиций чисто профессиональных.
— Какой у вас налет? — спрашивал я у четырех из шести моих подопечных.
— Двести пятьдесят часов? Триста? Ну, так не говорите пока, что вы летчики.
Летчик начинается с шестисот, а то и с восьмисот часов. Не меньше. .
Конечно, говоря так, я несколько сгущал краски. Разные бывают
обстоятельства формирования летчика, разные требуются для этого и сроки. Во