Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
у тумбочки не было.. » Да, запомнился космонавту этот домик! Не мог не
запомниться.
А в тот вечер 11 апреля 1961 года Юра и Герман были в синих
тренировочных костюмах с белой полосой у ворота, похожие на гимнастов, ожидающих своей очереди выступать, разве только что без эмблемы спортивного
клуба на груди. Оба они были спокойны,
209
доброжелательны, без видимых признаков возбуждения.
Но мое первое впечатление о безмятежной обстановке полного
знакомой мне книгой, лежащей на столе. Это была инструкция и методические
указания по пилотированию космического корабля. Как видно, отдых отдыхом, но мысли Гагарина особенно далеко от деталей предстоящего полета не уходили.
Да как оно и могло быть иначе!
Мы несколько минут поговорили о всяких посторонних вещах, и я, пожелав
хозяевам домика доброй ночи, ушел к себе. Вечернее небо над космодромом было
чистое и ясное. Тянул несильный ветерок. Все обещало назавтра хорошую
погоду.
Назавтра!.
12 апреля 1961 года стартовая позиция с самого утра была полна людей. Как
муравьи облепили они фермы обслуживания побелевшей от инея дымящейся
ракеты.
На рассвете здесь, на стартовой позиции, состоялось последнее перед пуском
заседание Государственной комиссии. Короткие доклады руководителя стартовой
службы, метеоролога (оказывается, космос хотя и в меньшей степени, чем наша
родная авиация, но тоже не вполне независим от погоды: в случае необходимости
применить систему спасения космонавта в момент старта небезразличны сила и
направление ветра). Предложение Королева: «Просим комиссию разрешить пуск»
— принимается без лишних обсуждений.
Заседание это проходило в длинной темноватой землянке, которую
старожилы космодрома именовали несколько странно: «банкобус». Оказывается, на первых пусках, когда этого помещения еще не существовало, последние
предстартовые обсуждения и совещания проводились в старом автобусе. А
поскольку он стоял на месте, никого никуда не возил и предназначался для
ведения разговоров, иногда довольно длинных (в авиации это называется
«держать банк»), то и был— дабы его название полностью соответствовало
выполняемым функциям — переименован из автобуса в банкобус.
А работы на ракете, пока заседала комиссия, продолжали идти полным
ходом.
210 Репродукторы громкой трансляции время от времени сообщали: «Готовность
— четыре часа», потом «три часа», «два».. До полета человека в космос
оставались уже не годы, не месяцы — часы.
С каждым таким сообщением народу на площадке становилось все меньше.
Сделавшие свою часть дела люди уходили с нее, садились в машины и уезжали
далеко в степь, в заранее отведенные для них стартовым расписанием места.
Строгий контроль за каждым человеком, находящимся у ракеты в последние
предпусковые часы и минуты, дело очень важное. Важное не только из тех
соображений, чтобы никто лишний не путался под ногами у работающих, но и
ради обеспечения безопасности людей: легко представить себе, что осталось бы
от человека, который, зазевавшись, оказался бы на стартовой площадке в момент
пуска!
Поэтому на космодроме постепенно отработалась и неуклонно действовала
строгая и четкая система. Каждый, кто, согласно стартовому расписанию, должен
был что-то делать у ракеты-носителя и космического корабля в день пуска, учитывался специальными жетонами, перевешиваемыми на контрольных щитах, а люди, которым полагалось присутствовать на площадке на самых последних
этапах подготовки к старту, получали специальную нарукавную повязку.
Повязки были разного цвета: красные, синие, белые. Каждому цвету
соответствовало свое твердое время ухода с площадки. Например, после того как
из репродукторов громкоговорящей командной сети раздавалось: «Объявляется
часовая готовность!» (это означало, что до старта — один час) — носители
повязок, скажем, белого цвета, оставаться на площадке больше не имели права.
Любой замешкавшийся незамедлительно выводился, так сказать, под руки
непреклонными контролерами специально на сей предмет существующей
команды.
Ракета, фермы обслуживания которой поначалу были полны людей в
комбинезонах, постепенно пустела. Пустела и стартовая площадка у ее
подножия..
Время бежало непривычно быстро. Никто как-то не заметил, как горячее
среднеазиатское солнце оказалось уже довольно высоко над горизонтом.
Становилось жарко. В Москве сейчас раннее утро, а здесь — печет!
211 Когда по программе пуска до приезда на стартовую позицию космонавта
оставалось около часа, я оторвался от всего происходящего у ракеты, сел в
машину и поехал в МИК, в помещение, где Гагарина и Титова облачали в их
космические одеяния.
Приехав туда, я застал Гагарина уже одетым в свой оранжевый скафандр, яркость которого еще больше подчеркивали высокие белые шнурованные сапоги
на толстой (чтобы амортизировать толчок при приземлении на парашюте) подошве и такой же белый герметический шлем. Космонавт полулежал в так
называемом технологическом кресле, которое представляло собой точную копию