Избранное в двух томах
Шрифт:
конструкции. Странное положение: мы носимся полным ходом
72
в чистом небе, не имея возможности ни выполнить задание, ни хотя бы
возвратиться домой!
Оставался один выход — выключать мотор полностью и снижаться, как на
планере, уточняя расчет на посадку только отворотами и скольжениями.
Конечно, ничего особенно сложного во всем этом не было: мотор работал —
значит, оставалось сколько угодно времени для раздумья. Требовалось только
выбрать наиболее
рассчитать заход на посадку, не имея спасительного сознания, что любую ошибку
своего глазомера можно будет исправить подтягиванием на моторе или в крайнем
случае уходом на второй круг и повторным заходом на посадку.
Единственное, что, пожалуй, действительно несколько осложняло дело, было
расположение аэродрома внутри огромного города. И если бы, сколь, в общем, ни
несложно это было, мне не удалось попасть куда надо, посадка среди домов и
улиц обязательно окончилась бы катастрофой.
В последующие годы мои товарищи, да и я сам, не раз благополучно сажали
на свой аэродром самолеты более строгие в управлении, чем старик P-Z, с
неработающими двигателями. Но прошу читателя не забывать, что речь идет о
первом в жизни молодого летчика случае, когда что-то с самолетом получилось
не так, как положено.
И вот мотор выключен. Тишину нарушает только шум встречного потока
воздуха. Каждая стойка, каждая расчалка подает свой собственный голос, и все
они сливаются в один общий свистяще-шипящий аккорд. Стоит изменить
скорость планирования или положить машину в спираль, как тон этого аккорда
меняется. Но мне не до музыки! Высота быстро тает. Как это я раньше не
замечал, что наш аэродром, оказывается, такой маленький? А вокруг него улицы, дома, фабричные корпуса.
Вот совсем рядом с аэродромом группа домов и какой-то большой склад
посреди пустыря — тогда я еще не мог знать, что на этом самом пустыре, отвернув от одного из домов, чтобы спасти возможно находящихся там людей, через несколько месяцев погибнет Чкалов. . Ни одного клочка земли, на который
можно было бы приткнуться, если я не сумею попасть на аэродром. Может быть, пока не поздно, отвернуть в
73
сторону и направить машину в пригороды — там садись куда хочешь! Самолет
на какой-нибудь своевременно незамеченной канавке или кочке, возможно, будет
подломан, но мы с Виктором Павловичем почти наверное останемся целы.
Податься, что ли, туда?
Но эта капитулянтская мысль только мелькнула у меня в голове — и исчезла, чтобы больше не появляться.
Высоты хватает, попасть на аэродром в принципе можно — значит, надо это
сделать.
Вот
крылом. Немного отворачиваю от него, чтобы оставить себе место на радиус
последнего перед посадкой разворота, и приближаюсь к точке, над которой
обычно делал этот разворот. Легко сказать — обычно! Обычно у меня в кармане
мотор..
Сейчас будет пора. . Еще немного... Хорошо.. Разворот. . Выход на прямую.
Аэродром передо мной. Я иду чуть-чуть выше, чем обычно. Постепенно
выбираю этот избыток высоты небольшими подскальзываниями на левое крыло.
Под самолетом мелькают последние обрамляющие аэродром строения. Высота
десять метров — граница летного ноля подо мной! Еще несколько секунд — и P-Z касается бетона.
Конечно, ничего особенного в этой посадке не было: от меня, в сущности, только и требовалось, что делать все, как всегда, правда сознавая при этом, что
исправить допущенную и своевременно не исправленную ошибку вблизи земли
будет нечем. Иными словами, трудности были не фактические, а лишь чисто
психологические. Но ни одна вынужденная посадка не запомнилась во всех
деталях так, как эта — первая в моей летной жизни.
И самое почетное место в моем небольшом личном архиве занимает
пожелтевший листок с выцветшим машинописным текстом и поблекшей печатью
— выписка из приказа, в котором начальник отдела летных испытаний ЦАГИ
объявлял мне благодарность (первая благодарность!) за четкие действия в
усложненных условиях полета и успешное выполнение расчета на посадку с
вынужденно выключенным мотором.
74
А причина всего происшествия оказалась простой: в одной из качалок
системы управления газом был внутренний порок материала, и от неизбежных в
полете вибраций качалка в один прекрасный момент разрушилась.
Несколько дней я ходил, высоко задрав нос, и небрежно отвечал
изнывающим от белой зависти однокашникам, что, мол, да, удалось машину
посадить. Нет, не особенно трудно. Конечно, мог бы, если придется, повторить
еще раз. Смогли бы они справиться так же на моем месте? Что за вопрос: разумеется, смогли бы!
Самое забавное, что все эти столь картинно изрекаемые мной истины
оказались чистой правдой. И повторять подобные вещи (причем в вариантах, по
всем статьям несравненно более трудных) пришлось не раз. И сама трудность эта
перестала замечаться. И на долю каждого из нас — в то время молодых
испытателей — таких происшествий досталось, во всяком случае, значительно
больше, чем нам в дальнейшем хотелось бы.