Избранное. Проза. Стихи.
Шрифт:
Она потом узнала, что дома без неё он не утруждал себя просмотрами каких-нибудь передач, чтением книг или содержательными беседами с домашними и гостями. Да и встречаясь с ней в течение нескольких недель, он ленился приглашать её на выставки и в кино, а ведь раньше клялся, что обожает подобные мероприятия. Сам себя он считал неимоверно загадочным, неудовлетворённым, противоречивым и непонятым. Но, наверное, наедине с собой признавал, что корни его «загадочности» кроются как раз в ужасной (для его лет) импотенции.
Вот таков был Санчо, последний её дружок. Неплохой, в принципе парень. Но как её угораздило с ним зацепиться?!
Подъехав к воротам своего особняка, она поняла вдруг,
И она расплакалась. Горько, горько. Как плачут люди единожды в своей жизни. Когда теряют мать.
Мариетта подстерегала Люси возле её дома. Она давно уже там дежурила, почти всё утро – нашла для подглядывания отверстие в заборе.
Со странным, смешанным чувством ненависти, зависти, интереса и какой-то родственной почти гордости следила она за происходящим во дворе соперницы. Вот та вышла из дому и стала налаживать колыбельку для детей под раскидистой пальмой. Вот вынесла девочек – нарядных, спокойных, только что накормленных. Вот следом за Люси ковыляет из дома бабка с кружевным покрывалом через руку – защитить спящих детей от мошкары. Вот залаял пёс, и все на него сердито зашикали.
Люси расхаживала, по-утиному переваливаясь, с той особой бабской уверенностью, которая приходит к любой женщине с рождением детей. Когда уже не надо ничего никому доказывать, стараясь понравиться, когда самая главная миссия выполнена и можно жить дальше, пожиная плоды, которые – в детях, в их воспитании. Многие на этом успокаиваются и постепенно превращаются в неприглядных самок. Другие в определённый момент как бы заставляют себя встрепенуться и начинают опять за собой следить, не распускаясь.
Как пьяная, Мариетта шла от дома Люси к океану. Только там она могла успокоиться и не спеша, вспоминая увиденное, разобраться в своих чувствах. Убить соперницу? Ах, как та этого заслуживала! Но до чего хорошенькими оказались их с Энрике дети! Совершенно невинные души. И это их она могла обречь на сиротство.
А ведь она и сама была сиротой. Её подобрали в трущобах приёмные родители – рыбацкая чета, бездетная, когда ей было около трёх лет. Никто не знал, что произошло с её родными родителями, и почему Мариетта оказалась на помойке, вшивая, умирающая от голода. Она сама не помнила этого. Память её начиналась с картинок первого её осознанного дня рождения, когда она с нарядным розовым бантом сидела в центре стола перед огромным тортом в виде сердца с несколькими свечками. Их она что было сил задула, и вся сахарная пудра прилипла к её личику, банту и платью. Это было и весело и обидно одновременно. Она поняла, что испортила наряд и выглядит теперь очень смешной. И зарыдала от обиды на окружающих за их снисходительный смех и от того, что так залипли её ладошки – все в пудре. Мама понесла её мыться и переодеваться, шепча ей что-то очень ласковое и доброе на ушко…
Потом, когда Мариетте исполнилось четырнадцать (в то время она уже, как и все приличные девочки, воспитывалась в монастыре) её отец погиб во время шторма в море. Ей об этом сообщила мать, приехавшая с ней повидаться. Она привезла с собой много сладостей и новые ленты для волос: голубые, золотистые и цвета горького шоколада, в цвет волос Мариетты. Сама мама поразила её тогда своей бледностью и худобой. Видно, она очень переживала смерть отца. Уже тогда она начала болеть. А через пару лет она умерла от лихорадки.
Мариетта окончила обучение, ушла из монастыря и стала работать на табачной фабрике. Это был уже новый этап её жизни.
Хозяин уважал её за выносливость, трудолюбие и молчаливость. И ещё кое за что.
Однажды
На следующий день она получила прибавку к жалованию и хорошее рабочее место возле окна.
Больше с хозяином они не сталкивались близко. Но иногда, заходя в цех, он поглядывал на неё с интересом. Или любовался издали, когда она шла с работы, статно неся своё тело, красиво, крупным шагом переставляя полные длинные ноги, высоко неся гордую голову, со, словно высеченным из мрамора профилем.
А Энрике был ей первой любовью. Он работал в соседнем цехе. И слыл одним из самых козырных парней: лучше всех танцевал самбу и в драке, чуть что, сразу выхватывал свой небольшой, опасный стилет.
Немного отойдя от траурных событий последних дней, Гретхен потихоньку возвращалась к жизни.
Сегодня она встала как обычно, в восемь утра. А ведь последнюю неделю раньше двенадцати проснуться не получалось: тело, словно разбитое, не отпускало из постели, и тяжкие мысли о кончине мамы и о бренности всего живого на земле мешали начинать новый день.
Она вспоминала, как внимательна и заботлива к ней и отцу была мать. Всегда, в любых ситуациях, не смотря ни на какие трудности и перипетии.
Однажды, это было сразу после войны, Гретхен было лет пять – шесть, они с матерью возвращались от её сестры в Берлин. Та жила где-то на границе с Францией. В те смутные ещё времена они ожидали возвращения отца, чтобы уехать с ним из Германии.
Поезд сделал небольшую остановку на какой-то станции. И о ужас, Гретхен отстала от поезда! Она всегда была не в меру шустрой: сидела – сидела и вдруг перед самым отправлением решила выскочить на перрон за мороженым. У неё в кармане постоянно водилась мелочь – родители баловали её. Марта в это время разговаривала с проводницей, и они обе не заметили, как Гретхен выпорхнула из вагона. Мороженщица стояла совсем близко. Расплатившись и взяв мороженое, она оглянулась и с испугом увидела, что поезд тронулся. Она побежала к вагону что было мочи, но упала. Мелочь рассыпалась, мороженое покатилось по асфальту. В окне метнулось белое лицо матери. А поезд быстро набирал ход.
Её плачущую, с разбитыми в кровь коленками подхватили американские солдаты – их военный эшелон следовал в том же направлении что и поезд Марты и Гретхен, но значительно быстрее. Уже на следующей станции они его догнали. Какой-то огромный американец держал казавшуюся малюткой в его руках Гретхен в открытых дверях вагона так, что её ноги свисали над пробегавшей в нескольких метрах под ней землёй – их издалека должны были увидеть те, кто ехал в пассажирском поезде.
Потом она оказалась в руках матери. Потом они долго молчали, прижавшись друг к дружке. Как им было уютно! Какое это было счастье – оказаться вот так с мамой вместе!