Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку
Шрифт:
На роман, Боря, у меня большая ставка. Проще, это как раз тот случай, когда я не моту его не писать. Пусть даже для сундука. Странное дело. Я ведь хотел писать и собрал гору материалов про историю чукотского золота. Но выяснилось, что надо писать либо роман, либо историю. У романа свои законы, у документальной истории — свои.
Если тебе что-либо в голову стукнет, не поленись сообщить. Это я про название.
Идеально название из двух слов, которое что-то утверждает. Идеально как образец «Долгая якутская зима». К сожалению, не якутская и не одна зима. Для справки. История сама по себе жестокая и романтическая. Чукотка. Звук ее — это звук летящего высоко за облаками самолета. Чуешь? Поршневой летит Ил-14,
Ну, обнимаю. Если не укачу на Памир (примерно 2-го июля с возвратом — 20-го), то приеду в Нижний Новгород.
Сентябрь 19.71
Здорово, Борис, привет, жильевладелец!
Ты меня, грешного, извини за то, что я временно ушел из связи, но все это лето я был в бегах и только позавчера вернулся к пенатам, осел на полдороге.
Вначале я сбегал на высокую страну Памир. Посмотрел там, с какой стороны у яков хвост растет. Вернувшись, получил в августе, твое письмо, собрался тебе писать, но тут пришла телеграмма от известного тебе Игоря свет Шабарина. Ну и не задержавшись дома, рванул я в Магадан. Потом мы с Игорем полетели в Сеймчан, пару дней пожили у Емельяныча на новой и благоустроенной его хате, а оттуда улетели в Омолон, с Омолона забросались в верховья Олоя и поплыли вниз на резинке. А сплавившись по Олою, вышли на мой прошлогодний маршрут, добрались до прииска Мандрикова по Омолону, оттуда в Черский, из Черского в Магадан, чтобы из Магадана забраться на Мотыклей, где икра в море бегает, но тут меня поймала редакциями вот я дома. Плавали мы с Игорем вдвоем и, сам понимаешь, часто тебя вспоминали и размышляли так, что вот хорошо бы Борьку сюда, так как втроем веселее, опять же у нас два фотоаппарата (один с слайдом, один с черно белой) и одна кинокамера зря валялись в котомках.
Емельяныч живет как бог, у него однокомнатная секция, в избе уютно, чистенько и вообще он как-то обиходился в жизни. Деньжата также у него есть, так как стал он продавать линогравюры. Посмотрел я старые твои местности: «залив страстей», барак ваш, РайГРУ и т. д. Игорь пил водку с Кириллом.
Сеймчан внешне почти не изменился. Шлакоблока, конечно, много, он пока его не задавил.
Олой оказался рекой менее интересной, чем я ожидал. А, может, дело в том, что прошлый год я плыл один, а ноне вдвоем. Прошлогоднее мое плавание идет в «ВС» № 10 11, а про нынешнее ничего я писать не буду.
Игорь поклялся, что он тебе напишет и весной заедет. Сейчас он на Мотыклее до 6 октября. Мне поехать не пришлось, так как редакция меня затребовала обратно в связи с Памиром, а я перед отъездом сдуру пообещал, что вернусь через месяц. Очень жалею.
Магадан все так же строится и курвится. Ребята по случаю моего приезда из Москвы устроили запойчик, но я не мог им составить компанию, так как впереди был маршрут, а когда мы вернулись, они снова устроили запойчик, но я не мог составить компанию, потому что на Мотыклей собирался. «Ребята» — это Васильев, Адамов, Пчелкин и прочее, и прочее.
Видно из-за того, что не пил, приехал я весь какой-то неживой. Заболел, что ли? Надо срочно памирский рассказ переписывать, а я письма еле пишу. Ну, может, образуется.
Из кино мне звонили в Магадан, просили задержаться до приезда режиссера, который хотел посмотреть Магадан — Сеймчан как место будущих съемок, но я уже летел в Москву. Не исключено, что через месяц снова придется лететь в Магадан же. Режиссер какой-то назначен мне неизвестный, фамилию его я по телефону не расслышал. Завтра буду в Минск звонить, узнаю. В редакции тоже еще не был. Говорю — неживой.
Очень рад, что с повестью ты все, Боря, понял правильно. Добил бы ты ее, может, кино бы из нее вышло.
Передвижений своих сейчас пока не знаю. В последних числах сентября у меня должна быть путевка в Коктебель. Но я, наверное, не поеду. Надо посидеть дома, да и вообще что-то утомился я, а магаданский гость озверел. Валит косяками, табунами и пачками. Со всеми говорить надо, коньяк откупоривать. А в издательских кругах, где книги в печать принимают, такой правеж, такое палачество; вурдалаки от страха на деревья повылазили. Ну-у, Боря, ну-у времена.
А тут еще Мирон Этлис через два дня на третий приезжает и толкует, что надо быть элитарным, а все кругом говорят, что надо куда-то стремиться, квартиру надо покупать, бразильский кофе, чашки немецкие, мебель финскую, телефон белый. И де надо общаться с кругами, в свете надо жить.
А мне то. Мне бы: в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на все наплевать бы.
Октябрь 1971
Я с радостью вижу, что ты наконец то, наконец-то проходишь нормальный путь так называемых «авторских мук». Это нормальный путь, и это укрепляет меня в надежде, что повесть у тебя будет. Насчет «без скидок», так ведь ты отлично знаешь, что в работе у меня жалости нет, тем паче в литературе. Тем более по отношению к товарищу, который может. Раз может, значит, надо из него выбить все, что он может. Да, Борька, пойми, если ты еще не понял, что литература — дело безжалостное.
Сам придумываешь себе фашизм, сам же строишь себе Освенцим, в котором сам и сидишь.
Я с горечью и жалостью вижу; как уходят в тираж (жизненный) бывшие напарники. У меня уже почти нет надежды, что мой друг Юрий Вячеславович Васильев будет писателем. Точно так же Оля Гуссаковская, Алька Адамов. Кишка тонка у ребят оказалась. Неожиданную прыть проявляет Мифт, т. е. тот, в кого я верил гораздо меньше, чем в Юрку, допустим. Серьезно начал этот пижон, по хорошему начал серьезно. Оля, перейдя на профессиональные хлеба, не выдержала и сбежала обратно.
Так что твой бывший начальник Олег — крепкий малый. Но! Роман — это, конечно, проверка. Стою я на каком-то гребне. То ли действительно напишу «Моби Дик», то ли просто грамотно, технически сделанную макулатуру.
Я, не поверишь, что-то про смерть все думаю. Как это происходит и насколько все это страшно, и что потом. Но все равно обидно отходить в иной мир, ничего не сделав на этом. Отсюда вывод. Я, к счастью, начинаю понимать, что деньги, карьера, преуспевание — ценности второго плана. Уют, мир должны быть не снаружи, а в душе. Я не знаю панацеи, как этого добиться, но пока знаю одно верное средство — хорошо сделанная работа. Она приводит в гармонию личность и внешний мир. Живем мы, к сожалению, один раз, и надо провести остаток лет в ясности духа и постижении мудрых ценностей бытия. Все остальное — суета: слава, бабы, имущество, звания всякие-мишура все это, Боря. Думаю, что и ты придешь к такому же выводу.
Январь 1972
В Тереколе пришел в себя, загорел, приобрел физическую форму на горных лыжах, и накатал первые сто страниц предварительного черновика романа. Плохо все это, но уже проблеск надежды есть, а то я, начав над ним работать, совсем всякую надежду потерял. А называется он.
Боря, так: «Там, за холмами». Ты возьми эти два слова отдельно и увидишь, что неплохо.
Ничтоже сумняшеся, название моей книги «Дом для бродяг» они переделали в «Дом для счастливых». Не предупредив автора. С трудом я успел это выловить, называется она теперь «Тройной полярный сюжет». Повесть «Реквием по утрам» выкинули, все остальное искромсали — ужас! Я предложил расторгнуть договор, но (доброжелателей и сострадателей много). Редактор пригрозил своим третьим инфарктом, и, короче, я оказался в позиции свихнутого дурачка.