Избранное

Гитович Александр Ильич

Встреча весны

Весна, о которой скворцы голосят, Ее я встречал не одну — пятьдесят. Так что же мне делать с последней весной, Когда тебя нет и не будет со мной?

1958

Болезнь (Пять стихотворений)

1. «Что-то было, что-то будет…»

Что-то было, что-то будет — Бог когда-нибудь рассудит, А пока что день да ночь — Все бессмысленней, все хуже. Сердце вымерзло от стужи, И дровами не помочь.

2. «Куда мне, деревенщине…»

Куда мне, деревенщине, До городских услуг, — Но где ж такая женщина, Чтоб почитала вслух, Чтоб прочитала

сказочку, Веселую до слез, А я ей — без указочки — Все б рассказал всерьез.

3. «Вот она — дорога торная…»

Вот она — дорога торная, Вот она — твоя расплата: Не помогут ни снотворное, Ни больничная палата. Все равно душа измаяна, И живет она во мраке, Как собака без хозяина И хозяин без собаки.

4. «Хоть не один лежишь без сна…»

Хоть не один лежишь без сна — Другие тоже вроде, А на миру и смерть красна, Как говорят в народе. А там, где был здоровых суд, Там — по своей природе — Стакан воды не поднесут, Как говорят в народе.

5. «Не потому, что опустились руки…»

А. Т. Чивилихину

Не потому, что опустились руки, А вышло так, что в горестной разлуке Я не довел работу до конца. Мой старый друг! Я вспомнил на мгновенье Зловещее твое стихотворенье: «Когда ожесточаются сердца».

1962

Глава, не вошедшая в поэму «ГОРОД В ГОРАХ»

Как далеко до Азии. Деревья Всю ночь бушуют на снегу седом. В Елизаветине, В глухой деревне, Литфонд мне приготовил стол и дом. Наполнил лампы светлым керосином, И, наконец, Желая мне добра, Хотел, чтоб я писал пером гусиным, Но я не отдал вечного пера. Вы знаете — Само понятие «вечный» Приятно для поэта. Что-то в нем Горит в годах эпохи быстротечной Честолюбивых замыслов огнем. И вот теперь мы не в своей тарелке, Когда природа шепчет нам хитро: — Нехорошо, чтоб вечные безделки Писало вечное твое перо. Прислушайся, усилий не жалея, К зеленому изделию «Прометея», Оно скрипит тебе в тиши ночной: «Уж если ты вооружился мной, Раскинь мозгами, милый человек, Пиши надолго — если не навек». Как хорошо болтать на эту тему, Когда заря зажгла свои огни. А севшему впервые за поэму Не избежать излишней болтовни. Что ж, болтовней залечиваешь раны. Я не имел — в коротеньких стихах — Возможности поговорить пространно И о своих И о чужих грехах. А тут валяй, дружище, днем и ночью Не упускай возможности такой. И водит дьявол болтовни, как хочет, Поэта неуверенной рукой. Но меру знай: Смиряй свои мечты, А то совсем заговоришься ты И сможешь уподобиться поэту, Который тем обрадовал планету, Что, чудною невинностью влеком, Любимую свою назвал «дубком». Да это что! Я знаю поименно Тех, поднятых случайною волной, Братишек, окружающих знамена Еще доходной лирики блатной, Явившихся незваными гостями В военный лагерь, Приглашая нас Сменить ремень на поясок с кистями, Винтовку бросить — и пуститься в пляс. Мы помним их, Когда у самовара Затренькает зловещая гитара Или жаргон бесстыдно воровской... Нет, братцы, нет. Уж лучше Луговской. А лучше — мне подумалось — Движенье Той молодежи, рвущейся вперед, Что не продаст республику в сраженье Не хнычет в жизни И в стихах не врет. Мир хорошо, по-моему, устроен. Я — за него. И я веду к тому, Что вот уже — не двое и не трое Теперь любезны сердцу моему. Вы скажете — Январскою тоскою Полемика пустая рождена, И автора коснулась седина, И он смешон с наивностью такою, Короче — Груз ему не по плечам, И, на обратной стороне медали, Заметно всем, что это нервы сдали, Что душу тратит он по мелочам. И многое еще у вас найдется, Чтобы совсем унизить стихотворца. Друзья мои! Вас хлебом не корми, А дай поиздеваться над людьми. Но

тут шалишь. Тут даже не минута Случайной слабости. Тут сам с собой Поговорил поэт довольно круто, Но он — живой. И он не бьет отбой. Табак дымит — и трубка разгорелась, Свет ремесла идет ко мне опять, И эту наступающую зрелость Мне тяжелей, чем молодость, отдать В пустынный клуб редакций и журналов. …………………… Да и к тому же просто надоело Выслушивать советы — Каждый рад Учить других, А разобраться делом, Так врач больного хуже во сто крат. Другое дело — С дружеских позиций Мне указать на промах боевой,— Что неразумно столько провозиться Над бестолковой этою главой, Узнать ночной бессонницы соседство И увидать к утру, часам к шести, Что это не глава, А просто средство, Чтоб хоть немного душу отвести.

1938

Из драматической поэмы «ЛЕРМОНТОВ»

...Я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы. Человек подал письмо, Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел. Я испугался и хотел спросить, что такое? Но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость — прочти», — и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве Лопухиной.

А.П. Шан-Гирей

Лермонтов один у себя, на Садовой. Он сидит за столом, гусарский мундир висит на спинке кресел. Рубашка, в которой он остался, бела ослепительно. На столе бутылки, много бутылок. И слышится, чудится Лермонтову спор двух голосов, от которых ему никак не избавиться.

Лермонтов

Ладно, если мне уж вас не унять, то хоть говорите по порядку.

Первый голос

Не торопись. Ты будешь стар и сгорблен, Но, вспоминая прожитые дни, Не оскорби ее в минуты скорби, За тень измены женской не кляни. Пусть в этой, мертвой для тебя, столице Останется живое существо, Кому ты сможешь верить и молиться, Кем любоваться и простить кого. Ты говорил: «Мы все сгнием и сгинем, И, празднуя короткий век земной, Я не богам молился, а богиням», — Неправда. Ты молился ей одной. Она влекла пути иные мерить И в тайны-тайных дверь приотворить. О, не монах — мятежник должен верить Не Авель — Каин с небом говорить! И эти годы странствий и разлуки, Пока ты шел за роковой рубеж, Она к тебе протягивала руки, Благословив на подвиг и мятеж.

Второй голос

Ложь вкрадчива, но истина упряма. Открой глаза, уверься, и покинь Мир, где давно бордель на месте храма В бордель пристроили твоих богинь, Всех до единой. И они отлично Там прижились. И платят им сполна, Наличными. Валюта безразлична: Чины и деньги, власть и ордена И просто мускулы. И даже вирши Твоих приятелей — всё в ход идет, Всё предлагают на любовной бирже И всё годится. Лишь любовь не в счет. Лишь горестное сердце человека, Лишь потрясенная его душа На рынках девятнадцатого века Давным-давно не стоят ни гроша. Я — разум твой. Нельзя одновременно Обманом жить и правдою. Скажи, Чем любоваться — низостью измены? Чему поверить — слабости и лжи? Пока ты жив — мне пировать с тобою. И ты утешься. Ты молчи и пей. За мелкий дождь над мелкою судьбою, За бурю над могилою твоей.

Лермонтов

Хорошо, я подумаю. А теперь идите оба к черту, а я пойду спать. Утро вечера мудренее.

1945—1962

Упрек

Был я молод и грешен, Но рассудок сберег — Оттого неизбежен Этот грустный упрек. Он упрям и взаимен, Он не стар и не нов, Он — как праведник Пимен И Борис Годунов. Полон вечной печали, Он не всем по плечу: То, что мне не прощали, То и я не прощу. Он почти неизменен До конца своего, Он вполне современен — Даже больше того.

1962

«К опасным приближаясь берегам…»

К опасным приближаясь берегам, Два голоса, во мраке, над камнями. Один: живешь и ссоришься с друзьями Другой: умри, понравишься врагам.

1939

«Когда придет Печаль с Отчаяньем в союзе…»

Когда придет Печаль с Отчаяньем в союзе, Ты, может быть, запомнишь навсегда, Освободясь от маленьких иллюзий, Судьбу большого — малого труда.

1958 (?)