Избранное
Шрифт:
Вскоре он снова стоял перед воротами их особняка и смотрел на него сквозь железную решетку ограды. Во дворе буйно цвели коричные деревья, золотистые и серебряные лепестки усеяли все газоны и цементную дорожку. Из трещин между камнями доносился стрекот насекомых. Мать-природа исполняла свой концерт. В левой и правой комнатах горел свет — очевидно, Цзиншу еще не легла, а Ли Лэн только что вернулся домой. Дасиню хотелось войти, но он не решался нарушить тишину и спокойствие дома и отложил визит на завтра. Постояв перед воротами еще немного, он ушел.
Дойдя до конца улицы, перед поворотом он вдруг увидел висящую на фонарном столбе деревянную клетку. В ней лежала голова с отсеченной щекой — голова Чжан Вэйцюня. Он догадался,
От этих мыслей, как ни странно, ровнее стало биться сердце, прояснилось в голове. Ему захотелось перед смертью еще раз взглянуть на любимую девушку, и он снова вернулся к ее дому. Желтые и белые цветы коричного дерева по-прежнему падали на землю, освещенную луной. В правой части дома свет погас, оттуда не доносилось ни звука, и тем отчетливее звучал стрекот сверчков. Внутренность комнаты была скрыта белым оконным занавесом. Одной рукой сжимая холодный металл решетки, другой подпирая подбородок, он погрузился в мечты. Прошло довольно много времени, прежде чем бой часов в комнате Цзиншу нарушил тишину ночи. Как тоскливы были эти звуки, долго реявшие в неподвижном воздухе! Для него они прозвучали как похоронный колокол, возвещающий приход его последнего дня. Часы пробили полночь, и он, поняв, что дальнейшее ожидание не имеет смысла, собрался уходить. Все же перед этим он легонько постучал по решетке, пролил несколько слезинок и произнес полным печали голосом последнюю фразу: «Цзиншу, я ушел!»
Через несколько шагов он оглянулся было, но потом пошел быстрее и удалился — теперь уже навсегда. Все окружающее перестало для него существовать. Он лишь ощущал на себе взгляд пары больших, ясных, все озаряющих глаз да слышал откуда-то с неба громкий голос: «Если умру я один — это не имеет значения».
В это самое время Ли Цзиншу спала в своей постели у занавешенного белым окна. Струился подобно воде лунный свет, ароматен и спокоен был воздух. Ей снился печальный сон. Во сне она плакала, и на ее белых нежных щеках остались хрустальные капли слез. Она и не подозревала, что ее возлюбленный, раздираемый противоречивыми чувствами, дважды стоял перед дверьми ее дома!..
Около часу ночи кто-то постучал в заднюю дверь дома Чжу Лэу. Разбуженный стуком Чжу Лэу сам спустился и отпер дверь. Вошел Ду Дасинь. На вопрос, почему он явился так поздно, Ду Дасинь ответил лишь холодной ухмылкой. Не вполне проснувшемуся хозяину Ду Дасинь в этот раз показался таким красивым, таким сияющим, таким величественным! Он был, понятно, удивлен таким поздним визитом, но допытываться не стал. Его причину он понял лишь на следующий день, когда прочел завещание Ду Дасиня.
ГИБЕЛЬ
Ду Дасинь ушел из дома Чжу Лэу около семи утра. Перед этим он передал хозяину бумажный пакет и велел вскрыть его вечером того же дня.
Чжу Лэу вскрыл пакет в то самое время, когда по Шанхаю распространилось известие о покушении на командующего гарнизоном. В пакете оказалось двадцать купюр по пять юаней и три письма. В одном из них Ду Дасинь как мученик за идею обращался к своим товарищам с изложением своих взглядов и объяснением причин, заставивших его избрать гибельный путь. Второе письмо было обращено к Чжу Лэу: он просил его передать сто юаней вдове Чжан Вэйцюня и вместе с товарищами помогать ей и впредь. Кроме того, он поручал Чжу забрать из Яншупу принадлежащие Ду Дасиню вещи, вернуть одолженные им у товарищей книги, а остальные отвезти в дом Ли Цзиншу. Он также просил Чжу сжечь оставленные им два десятка тетрадей стихов и дневников. Третье письмо было адресовано Ли Лэну и его сестре.
Чжу Лэу в точности исполнил все поручения, но оставленные Ду рукописи сжигать не стал. По совету товарищей он составил из них довольно объемистый том и опубликовал его, сопроводив написанной им биографией Ду Дасиня и текстом его завещания. В «Биографии» Чжу Лэу писал, что хотя в книге содержится много проклятий человеческому роду, но ненависть Ду Дасиня была продиктована его любовью к людям. Лучшим тому доказательством служит его смерть во имя любви. Конечно, то было личное мнение Чжу Лэу. Истину знали лишь сам Ду Дасинь да Ли Цзиншу. Рядовому читателю к тому же было трудно понять, почему во имя любви нужно убивать человека. Однако все, кто знал Ду Дасиня, пролили над книгой не одну слезу. Прочел ее и профессор Юань Жуньшэнь. Его отзыв был таким: «Как явствует из этой книги, у меня были все основания считать Ду Дасиня душевнобольным».
В тот вечер волнующая новость облетела весь Шанхай. На банкете в здании Торговой палаты неизвестный молодой человек, представившийся журналистом, произвел четыре выстрела в командующего гарнизоном. Сам командующий получил ранение в плечо, один из его адъютантов был убит. Злоумышленник пустил последнюю пулю себе в лоб. Ему отрезали голову и вывесили ее в деревянной клетке на фонарном столбе в районе Северного вокзала.
Командующий гарнизоном, конечно же, не погиб. Спустя полмесяца он был вполне здоров, но разгневан необычайно. Он обвинил председателя Торговой палаты в организации заговора и арестовал его. Председателю пришлось выложить «на пропитание армии» двести тысяч, после чего ему возвратили свободу.
Командующий гарнизоном не только не погиб, он даже был рад, что пуля Ду Дасиня принесла ему двести тысяч наличными. Его наложницы смогли приобрести немало головных украшений. А голова Ду Дасиня стала источать зловонную жидкость, которая капала из клетки, что заставляло прохожих затыкать носы.
Вот так погиб Ду Дасинь. Однако смерть его не была напрасной. Спустя месяце лишним на металлических воротах у того дома, который он часто посещал, появился массивный замок. А еще через несколько лет шанхайские текстильщики объявили всеобщую забастовку. В ходе борьбы рабочие захватили фабрики и вынудили владельцев подчиниться их требованиям. На этот раз рабочими руководила молодая женщина, завоевавшая их сердца. По слухам, ее звали Ли Цзиншу.
Перевод В. Сорокина
ТУМАН
ПОВЕСТЬ
Наступила тихая летняя ночь. Море молчало, лишь его легкое дыхание нарушало застывшую тишину. В темноте едва заметно мерцали огни маяков. Казалось, огонькам одиноко, бесприютно, печально и они светят с трудом.
Примерно в ли от моря проходила пустынная магистраль, в ночные часы еще более безжизненная, чем днем. Лето было в разгаре, лишь с наступлением сумерек опускалась прохлада и свежесть. Легкий морской ветер уносил зной, и люди, весь день занятые работой, могли спокойно отдохнуть только ночью. Некоторые из них, наслаждаясь прохладой вечерних часов, усаживались у дверей и на досуге толковали с соседями о жизни. Больше всего их занимала гостиница, выстроенная по новейшему образцу на берегу моря.