Избранное

Шэ Лао

Сянцзы ничего не ответил. Опустив голову, долго рылся в кармане, наконец достал деньги и положил на стол.

— Вот плата за день. — Помолчав, добавил: — Сегодня я сдаю коляску, завтра денек отдохну.

У него и мысли не было об отдыхе, но так лучше: расплатится и не будет больше жить в «Жэньхэчане».

Хуню схватила деньги и сунула ему обратно в карман.

— На этот раз и коляска и я — все бесплатно. Тебе повезло! Скажи спасибо…

Она заперла дверь.

Глава седьмая

Сянцзы переехал к Цао.

Ему было стыдно перед Хуню. Но ведь она сама втянула его в эту историю, он не зарился ни на нее, ни на ее деньги! Он считал, что может покинуть «Жэньхэчан» и порвать с ней,

не чувствуя вины. Сянцзы беспокоило лишь то, что его деньги оставались у Лю Сые. Сразу потребовать — старик, чего доброго, заподозрит неладное. Да и Хуню, пожалуй, обозлится, наговорит чего-нибудь старику, и тогда плакали его денежки. Если же и дальше отдавать деньги Лю Сые на хранение, придется бывать в «Жэньхэчане», встречаться с Хуню, а перед ней он чувствовал себя неловко. Он не видел выхода. Ему хотелось посоветоваться с господином Цао, но как это сделать? Рассказать о своих отношениях с Хуню он не мог. Вспоминая о ней, он искренне раскаивался, да что толку! Сянцзы начинал понимать, что сразу с этим не разделаешься. Такого не забыть, как не смыть родимого пятна. И за что на него столько напастей. Сначала он лишился коляски, теперь ни с того ни с сего на его голову свалилась новая беда. Ему казалось, что так будет всю жизнь: ему никогда не выбиться в люди! Еще, чего доброго, придется забыть о чести и жениться на Хуню. И вовсе не из-за нее и не из-за колясок, а потому, что так случилось, и никуда не денешься!

Сянцзы снова потерял уверенность в себе. Его рост, сила, воля ничего не значили. Он-то думал, что жизнь принадлежит ему, а на самом деле ею управляли другие, люди без стыда и чести.

Если бы не эта история, Сянцзы мог быть доволен: господин Цао — самый лучший из всех хозяев, у каких ему доводилось работать. Платил он столько же, сколько и другие, чаевые давал только по праздникам, три раза в год, зато был обходителен и добр. Конечно, Сянцзы мечтал заработать побольше, но в то же время ему хотелось иметь и сносное жилье, и сытный обед. У господина Цао везде было чисто, даже в комнатах для прислуги, кормили неплохо, и, уж во всяком случае, не тухлятиной. К тому же Сянцзы поселили в отдельной просторной комнате, где он мог спокойно поесть и отдохнуть. А главное — хозяева были людьми деликатными. Поэтому даже Сянцзы, такой жадный до денег, согласился пойти к ним на небольшое жалованье. Когда Сянцзы приходилось платить за еду из собственного кармана, он во многом себе отказывал. А теперь он жил на всем готовом — почему же не поесть вволю? Есть — не воду возить! Да, нелегко найти второе такое место, где бы так сытно кормили и где можно как следует выспаться и всегда быть опрятно одетым.

У господина Цао в карты не играли, гости приходили редко, и больших чаевых не перепадало, зато за каждое, даже незначительное, поручение Сянцзы всегда получал мао-другой. Пошлет, например, госпожа за пилюлями для ребенка — всегда даст лишний мао на проезд, хотя отлично знает, что он быстрее доберется пешком. Деньги небольшие, но он чувствовал доброе отношение к себе и понимал, что хозяева стараются сделать ему приятное.

На своем веку Сянцзы видел немало хозяев, и почти все они хоть на день задерживали жалованье, словно показывая, что могли бы вовсе не платить, и относились к слуге, как к собаке, а иногда и того хуже.

Господа Цао составляли исключение, поэтому Сянцзы и нравилось у них. Он убирал двор и поливал цветы, не дожидаясь, когда ему об этом скажут. Хозяева всякий раз хвалили его и дарили какую-нибудь старую вещь, чтобы он мог обменять ее на спички, но вещи эти были вполне пригодные, и Сянцзы оставлял их себе.

Сянцзы считал, что Лю Сые очень похож на Хуан Тяньба. Но кроме Хуан Тяньба, для Сянцзы существовал еще один важный человек — Конфуций [15] . Кто он такой, Сянцзы толком не знал, но слышал, будто это был очень образованный и вежливый господин.

15

Конфуций (551–479

гг. до н. э.) — выдающийся философ Древнего Китая.

Сянцзы приходилось работать у разных хозяев — и у военных, и у штатских. Среди штатских встречались преподаватели университетов и крупные чиновники, и хотя люди они были грамотные, но вежливостью не отличались. Если господин попадался сносный, нелегко было угодить госпоже или ее дочерям. Один только господин Цао был и образован и добр. Вот таким, как господин Цао, Сянцзы и представлял себе Конфуция.

На самом-то деле господин Цао не отличался особой ученостью: он был обыкновенным грамотным человеком, который где-то преподавал и вел еще кое-какие дела. Он считал себя социалистом и большим ценителем прекрасного, увлекался передовыми идеями и Вильямом Моррисом. Но ни в области политики, ни в области искусства настоящих, глубоких познаний не имел. Впрочем, господин Цао, видимо, сам понимал, что большие дела ему не по плечу, и все свои идеалы старался воплотить в повседневной работе и домашней жизни. Разумеется, обществу это не приносило особой пользы, по, по крайней мере, в личной жизни слова у господина Цао не расходились с делом.

Маленьким делам господин Цао придавал особое значение, видимо, считал, что главное — хорошо устроить свою семейную жизнь, а общество пусть существует, как ему угодно. Правда, иногда его мучили угрызения совести, но они исчезали, как только он возвращался в свою семью, этот оазис, где путник обретает пищу и свежую воду.

Сянцзы тоже посчастливилось набрести на этот оазис. Он так долго блуждал в пустыне, что ему это показалось чудом. Он еще никогда не встречал хозяев, подобных господину Цао, и тот представлялся ему почти святым. Может, потому, что Сянцзы мало знал людей, а может быть, потому, что такие люди, как господин Цао, попадаются редко.

Выезжая в город, господин Цао одевался просто, но изысканно. Сянцзы, одетый также опрятно, выглядел здоровым и сильным. Он возил господина Цао с искренним удовольствием, словно его удостоили великой чести.

Дома у господина Цао было так чисто и тихо, что Сянцзы не мог нарадоваться. У себя в деревне в зимние или осенние вечера ему часто доводилось видеть, как старики сидят у огня и попыхивают трубками. «В этом определенно что-то есть», — думал он, глядя на молчаливых стариков. Но тогда по молодости он не мог последовать их примеру. Тишина в доме господина Цао живо напомнила Сянцзы родную деревню, и теперь ему хотелось так же молча посидеть, выкурить трубочку, вкусить радости неизведанного.

К несчастью, мысль о Хуню и деньгах, которые оставались у ее отца, не давала ему покоя. Он запутался, словно зеленый лист в клейких нитях гусеницы-шелкопряда. Частенько он смотрел на окружающих и даже на самого господина Цао отсутствующим взглядом, отвечал невпопад. Он совершенно измучился.

В доме Цао рано ложились спать, и к девяти часам вечера Сянцзы уже освобождался. Он сидел в своей комнате или во дворике и вновь и вновь обдумывал свое положение. Он додумался даже до того, что ему следует немедленно жениться: брак избавит его от мыслей о Хуню. Но может ли рикша прокормить семью? Он знал, как живут такие бедняки: мужчины возят коляски, женщины латают дыры, дети собирают недогоревший уголь, летом гложут арбузные корки, найденные в мусорных ямах, а зимой бегают за даровой похлебкой на раздаточные пункты.

Сянцзы не мог обречь свою семью на такую жизнь. И потом, если он женится, деньги, хранящиеся у старика Лю, пропадут. Разве Хуню пощадит его? А Сянцзы не мог расстаться с этими деньгами: он добыл их, рискуя жизнью.

Прошлой осенью у него была своя коляска, а сейчас нет ничего, кроме душевных мук да тридцати юаней, которые он не знает как вернуть. От этих дум Сянцзы становился все мрачнее и мрачнее.

Вскоре после осеннего праздника наступили холода. Надо было купить теплую одежду. Значит, опять потребуются деньги. Купишь одежду — ничего не сумеешь отложить. А коляска? Нет, лучше ни о чем не думать. Ведь если даже работаешь у одного хозяина, все равно без коляски — не жизнь.