Избранное
Шрифт:
Хуню и Сянцзы взошли на мост, и их обдало холодом. Сянцзы задрожал. Обычно, когда он катил через мост коляску, бег поглощал все его внимание: он боялся оступиться, и ему некогда было глядеть по сторонам. Сейчас он мог спокойно осмотреться, но картина, представшая его глазам, вселила в его сердце страх: серый лед, покачивающиеся тени деревьев, скорбно-белая пагода; казалось, что все это вот-вот дико завопит и помчится вскачь. На белокаменном мосту было особенно пустынно и жутко, даже фонари горели каким-то леденящим мрачным светом.
Сянцзы не хотел идти дальше, не желал смотреть
— Ну я пошел, — буркнул он и повернул обратно.
— Значит, до двадцать седьмого! — бросила Хуню вслед удаляющейся широкой спине Сянцзы. Она взглянула на пагоду, вздохнула и пошла по мосту.
Сянцзы шагал быстро, словно за ним гнался сам дьявол. Он шатался как пьяный и возле Туаньчэна [19] едва не наскочил на стену. Оперся на нее и чуть не расплакался. Так простоял он несколько минут, как вдруг со стороны моста донесся голос Хуню:
19
Туаньчэн (Круглый городок) — часть дворцового комплекса за южными воротами Бэйхая.
— Сянцзы, Сянцзы, иди сюда!
Он медленно пошел назад, к мосту. Хуню шла ему навстречу, и рот ее был полуоткрыт в улыбке.
— Иди сюда, Сянцзы, я тебе кое-что дам…
Не успел он сделать и десятка шагов, как она оказалась рядом.
— Возьми свои тридцать юаней! Здесь недоставало несколько мелких монет, так я добавила. Держи! Видишь, как я к тебе отношусь — пекусь о тебе, душой болею. Ничего мне не надо, только не будь неблагодарным. Бери да хорошенько спрячь. Потеряешь — пеняй на себя!
Сянцзы взял деньги — целую пачку кредиток, — постоял молча, не зная, что сказать.
— Ну, ладно, увидимся двадцать седьмого! — засмеялась Хуню. — Не пожалеешь! — И она пошла обратно.
Сянцзы держал деньги и растерянно глядел ей вслед, пока она не скрылась за мостом.
Луна снова спряталась за облака, ярче загорелись фонари. На мосту было пустынно, холодно, бело. Сянцзы повернулся и бросился бежать как сумасшедший. Но до самых ворот дома перед глазами его стоял белый безлюдный мост.
У себя в комнате Сянцзы первым делом пересчитал кредитки. Пересчитал несколько раз — от потных рук бумажки слипались. Наконец засунул их в копилку и, присев на край кровати, тупо уставился на свою глиняную сокровищницу. Он решил пока ни о чем не думать. С деньгами можно найти выход из любого положения. Он был уверен, что эта копилка разрешит за него все вопросы, и ему незачем ломать себе голову. Юйхэ, Цзиншань, белая пагода, Хуню, ее живот… все это сон. А когда Сянцзы пробудится, в его копилке будет тридцатью юанями больше. Только это и есть правда!
Наглядевшись вдоволь на копилку, он спрятал ее и решил хорошенько выспаться. Во сне забываются и не такие неприятности; К тому же утро вечера мудренее…
Он улегся, но не смог сомкнуть глаз. События, словно пчелы, кружились вокруг него, жужжали и жалили, причиняя острую боль.
Он
Проще всего было сбежать из столицы куда глаза глядят. Однако Сянцзы согласился бы даже сторожить пагоду на Бэйхае, лишь бы не возвращаться в деревню. А что, если уехать подальше? Но он не знал города лучше Бэйпина и не в силах был его покинуть. Даже умереть он хотел бы только здесь.
А если он останется, тогда и вовсе не о чем раздумывать. Хуню сделает, как сказала. Пока своего не добьется, все равно не отстанет. И всюду его разыщет. А с ней шутки плохи! Обозлишь ее, она, чего доброго, втянет в это дело Лю Сые. А тот подкупит одного-двоих, — больше и не надо? — и прихлопнут его где-нибудь в темном углу.
Сянцзы вспоминал слова Хуню и чувствовал, что попал в западню. Он был связан по рукам и ногам. Ему была трудно разобраться во всех хитростях этой женщины, но одно он знал точно: из ее сетей не ускользнет даже самая маленькая рыбешка! Сянцзы чувствовал, как на него наваливается нечто огромное и давит непомерной тяжестью.
Не в силах избавиться от гнетущих мыслей, Сянцзы думал, что, видно, вся жизнь рикши заключается в одном слове — «горемыка». Раз ты рикша, знай свое дело и не связывайся с бабами. Свяжешься — попадешь в беду. У Лю Сые — богатство, у Хуню — бесстыдство, вот они и будут помыкать тобой. Значит, нечего и гадать. Хочешь жить — пойди поклонись Лю Сые, назови его крестным отцом, а потом женись на этом чудище. А недорога жизнь — плюнь на все и ни о чем не думай.
Дело тут не только в Хуню. Просто такая уж у рикши жизнь! Как ребенок может без причины стукнуть собаку, так и на рикше любой может выместить гнев, надругаться над ним. Стоит ли дорожить этой жизнью? Эх, будь что будет!
Уснуть Сянцзы так и не смог. Сбросив с себя одеяло, он присел на постели. Напиться! Напиться до потери сознания, чтобы все — и дела, и всякие приличия — послать к дьяволу! Напиться и заснуть. А двадцать седьмого? Нет, не пойдет он к ним с поклоном. Посмотрим, что они сделают с Сянцзы!
Он накинул на себя ватную куртку, взял пиалу, из которой обычно пил чай, и выбежал.
Ветер дул еще сильнее и разогнал облака. Луна посылала на землю холодный свет. Сянцзы только что вылез из-под ватного одеяла и ежился, жадно вдыхая свежий воздух. На. улице не было ни души; только у дороги стояли две коляски, и рикши, прикрыв уши руками, прыгали, стараясь согреться.
Сянцзы мигом добежал до лавочки. Ее двери были закрыты, чтобы не выдувало тепло: получали деньги и выдавали товар через маленькое окошечко. Сянцзы попросил четыре ляна водки и на три медяка земляных орехов. Он осторожно нес пиалу, держа ее перед собой; бежать боялся, но шел довольно быстро, как носильщик паланкина. Возвратившись к себе, Сянцзы юркнул в постель. От холода у него стучали зубы, из-под одеяла не хотелось высовывать руку, пропало всякое желание выпить. Водка издавала резкий, неприятный запах. Не хотелось и орехов. Сон прошел, словно Сянцзы окатили ледяной водой. Постепенно он успокоился и долго лежал с открытыми глазами, иногда поглядывая на водку.