Избранное
Шрифт:
Когда шеф распахнул дверь, я уже успел вернуться из столовой Рагнхейдюр и не знал, чем заняться.
— Салют, — произнес он, небрежно швыряя шляпу. — Кто-нибудь спрашивал меня?
— Нет.
— У нас, видимо, в первом номере рекламы будет маловато, — сказал он, усаживаясь напротив меня. — Но как знать, может, еще настанет времечко, когда тираж у нас будет пять тысяч и эти сукины дети будут рады-радешеньки, если мы поместим в «Светоче» их рекламу.
— Пять тысяч! —
— Со щитом или на щите — вот наш девиз! — воскликнул шеф и начал просматривать «Обращение к читателям». — Черт, где это мои мысли витали, когда я писал эту штуку: что ни строчка, то ошибка! А почему ты переправил «попервоначалу» на «поначалу»?
— Мне кажется, это не очень литературно.
— Ты, наверное, прав. Выбрал что-нибудь из эйлифсовской «Смеси»?
Я назвал полемическую статью о сахаре и стихотворение о планетарном душевном покое.
— Хорошо, — сказал шеф. — Если эта чушь народу понравится, будем безжалостно доить «Смесь», пока тираж не дойдет до двух тысяч. А статью о заведующем Управлением культуры написал?
Я молча протянул ему свой опус. Он углубился в чтение и чем дальше, тем больше мрачнел.
— Нет, — сказал он наконец и высокомерно посмотрел на меня, — мне эта статья не нравится.
Я пролепетал, что не мог написать иначе о человеке, которого совершенно не знаю.
— Черт возьми, что делать? — Шеф зашагал по комнате. — Мужик мне здорово… да, здорово помог, и я обязан в первом же номере посвятить ему умнуюстатью.
Я предложил — правда, не слишком уверенно, — чтобы шеф написал статью сам, однако он мое предложение отверг, сказав, что не хочет ставить под удар их сотрудничество: есть множество примеров тому, как одно-единственное слово в хвалебной статье о добром знакомом бывало причиной недоразумений и даже разрывов.
— Может быть, заведующий сам укажет подходящего человека, который мог бы написать статью? — спросил я.
Шеф уставился в потолок, выстукивая сразу две мелодии: одну пальцами по столу, другую носком ботинка.
— Дельная мысль! Как это я не додумался! Сейчас же позвоню ему. А ты вот что, дуй-ка прямиком в Старый госпиталь и поговори с одной женщиной, которая лежит там уже тридцать лет. Зовут ее Гвюдфинна Хадльгримсдоухтир.
— Передать ей что-нибудь?
— Спрашивай ее о чем угодно и тут же записывай ответы. Это интервью мы опубликуем — со старухиным портретом — в «Светоче». Некоторые любят читать о больных.
Меня охватила странная дрожь. Так бывало, когда мой родственник Сигхватюр из Грайнитейгюра отправлял меня в туманный, пасмурный день искать заблудившихся коров.
— Я же
Эту детскую отговорку шеф оставил без внимания и велел мне расспросить Гвюдфинну Хадльгримсдоухтир, где она родилась, где росла, была ли замужем, есть ли у нее дети, когда она заболела, как ей нравится в больнице, как она относится к врачам, хочется ли ей снова встать на ноги, что ей по душе и что не по душе. Однако прежде всего я должен вытянуть из старухи сведения о ее любовных делах — со сколькими мужчинами она целовалась, сколько мужчин домогались ее руки, перестала ли она влюбляться.
— Бабы ни о чем, кроме любви, не думают, — сказал шеф.
— Но… но ведь к больным пускают только во второй половине дня.
— Не имеет значения! Скажешь сестрам, что ты журналист.
— А… вдруг она не захочет говорить со мной?
— Не захочет? Ты что, спятил? Ее хлебом не корми, только напечатай в журнале! Постарайся, чтобы интервью было живым и хлестким. Раздобудь старухину фотографию и спроси, кого она всего больше любила!
Если паче чаяния кто-нибудь — кроме моей жены — станет читать эти мои воспоминания, прошу извинить меня за многословие в описании рождения «Светоча». Долго начало сказывается, говаривала моя бабушка, и редко яблоко далеко от яблони падает. Мне представляется нужным упомянуть, что шел я в Старый госпиталь отнюдь не в самом радостном расположении духа. Я никак не мог уразуметь, зачем шеф послал меня беспокоить больную женщину, уже больше четверти века прикованную к постели. К тому же, как только я почувствовал запах лекарств, мне стало страшновато, что я могу заразиться.
— Вы к кому? — спросила меня девушка в белом халате.
— К Гвюдфинне Хадльгримсдоухтир.
— Посещения у нас с трех.
— Я… я, видите ли, журналист.
— Журналист! — Взгляд девушки затуманился. — Садитесь, пожалуйста. — Она указала мне на стул в другом конце коридора и поспешно скрылась, однако сразу же вернулась в сопровождении немолодой, весьма почтенного вида женщины, отрекомендовавшейся старшей сестрой и поздоровавшейся со мной за руку.
— Вы журналист? — спросила она.
— В общем, да.
— И хотите поговорить с Гвюдфинной Хадльгримсдоухтир?
— Да, взять интервью для «Светоча».
— «Светоч»? А что это такое?
— Новый журнал. Редактор хочет напечатать интервью с Гвюдфинной, она ведь болеет уже тридцать лет.
— Это верно. — Старшая сестра улыбнулась. — Сегодня она как раз на редкость бодра. Бедняжке осенью стукнуло семьдесят. Ей уже не встать.