Избранное
Шрифт:
Когда мы пришли, госпожа Лауверэйсен сидела в своем кресле и накладывала повязку лохматому апостолу, стоявшему перед ней на трех лапах.
— Добрый день, господа! — приветствовала она нас, продолжая бинтовать лапу собаке. — Вот, у пса что-то неладно с лапой. Не иначе как наш подмастерье бросил в него куском железа в отместку за то, что я потребовала от него накладную на наждачную бумагу, недаром у этого паршивца был такой виноватый вид, когда я послала его в аптеку за бинтом и вазелином. Обидеть безвинную тварь! Вот так, теперь все в порядке. Питер, выпусти его!
И господин Лауверэйсен увел собаку,
— Как поживает ваша статья, сударь? Неужели мои скромные лифты смогли вас вдохновить? — приветливо спросила она.
— Разрешите мне прежде всего поинтересоваться состоянием вашей ноги, сударыня, потому что мне приснилось, что наступило некоторое улучшение, — участливо сказал Боорман.
Толстуха просияла от этих слов.
— О сударь, как это мило с вашей стороны! Надеюсь, вы не смеетесь надо мной? Что ж, ваш визит как будто не причинил мне вреда, потому что со вчерашнего дня мне вроде бы легче ходить.
И она с улыбкой стала ощупывать больную ногу, словно проверяя, прочно ли наступившее улучшение.
— Этот господин — мой фотограф, — сказал Боорман, большим пальцем показывая через плечо на Пиперса, который уже успел поставить на пол свое снаряжение. — Я привел его сюда, потому что наша статья должна быть иллюстрирована. Сначала мой секретарь прочитает вам текст — ведь не исключено, что вы пожелаете внести в него кое-какие изменения. Но я хочу сразу же предупредить вас, сударыня, что эта статья не носит технического характера. Технические детали слишком сухи и в наше время почти никем не воспринимаются. Наша статья — скорее интермеццо, она будет вставлена между двумя более сухими главами, и ее назначение в том, чтобы обратить внимание широких слоев населения на ваши похвальные усилия в деле производства лифтов. Мы с вами и без того слишком долго сидели сложа руки, тогда как наглые конкуренты — как правило, беспомощные новички в этом деле — околачивались в министерствах и других учреждениях, повсюду снимая сливки, и при этом еще вопили, что с ними поступают несправедливо. Но пора положить этому конец. Истина в своем сверкающем облачении уже выступает вперед, и никаким злым силам ее не остановить. И снова «Всемирное Обозрение Финансов, Торговли, Промышленности, Искусств и Наук» первым проложит ей путь. Ваше слово, господин де Маттос!
Пока Боорман говорил, я достал из папки статью и еще раз проверил порядок, в котором были разложены листки. По первому же сигналу моего патрона я начал читать:
— «Массовый исход современных фабрик в связи с дороговизной земельных участков в центре Брюсселя».
— Святая правда, — прошептала госпожа Лауверэйсен.
— «Чужестранец, который, прогуливаясь по центру Брюсселя и устав от шума и суеты, присядет отдохнуть на скамейку где-нибудь около Биржи, даже не подозревает, что в двух шагах от него все еще работает фабрика, ни в чем не уступающая предприятиям Валлонии или Рурского бассейна».
Я сам почувствовал, что прочитал заголовок неуверенно, приглушенным голосом. И тут я спиной ощутил ледяное дыхание могучей тени Боормана, нависшей над конторой, а перед моими глазами сверкал ореол матушки Лауверэйсен, которая, несмотря на двойное бремя — ноги и брата, — из года в год продолжала идти стихиям наперекор к заветной цели. Однако с каждой новой строкой мой голос креп — ведь я понимал, что читаю во имя хлеба насущного. И «Рурский бассейн» я отчеканил так, словно прожил там много лет.
— Извините, пожалуйста, что я вас прерываю, — сказала вдруг представительница заинтересованной стороны, порозовев, как девушка, — но неужели вы имеете в виду нашу кузницу?
— Именно о вашей кузнице и идет речь, — подтвердил Боорман. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?
— Но послушайте, сударь, — смущенно проговорила женщина, — мне кажется, что нельзя все-таки сравнивать нашу мастерскую с большими фабриками, как, например…
— Что вы! Что вы! Оставьте эти разговоры! — строго оборвал ее Боорман. — Это излишняя скромность. Я бы даже сказал, неуместная скромность. Вы ведь выпускаете хорошую продукцию, даже очень хорошую, не так ли?
— Конечно, — подтвердила женщина, словно бы окинув пристальным взглядом свой долгий жизненный путь, а заодно и многотрудный путь своей ноги, — мы делаем лифты добротно, что правда, то правда…
— Вот видите! — засмеялся Боорман. — Наше сравнение касается только качества работы, а не числа рабочих и не объема капитала. Читайте дальше, господин де Маттос!
И я снова начал читать.
— «Чужестранец воображает, будто центр нашей процветающей столицы состоит из одних лишь отелей, кафе, кондитерских и парфюмерных магазинов и что здесь больше нет места для приверженцев Плутона, черноликих исполинов, властвующих над огнем и металлом. Читатель, наш чужестранец заблуждается. Большинству фабрикантов, вытесненных из центра непосильными налогами, действительно пришлось вместе со своим черным народцем искать прибежища в том или ином безопасном месте, где за недорогую плату еще можно купить хороший земельный участок. И тем не менее город покинули не все… Есть, во всяком случае, одна фирма, которая осталась на своем посту, и она заслуживает того, чтобы мы познакомились с ней поближе. Знаешь ли ты улицу Фландр, читатель?..»
— Но послушайте, сударь, — отважилась возразить госпожа Лауверэйсен, — что же подумают в этом… как его?.. Министерстве промышленности? Нашу фирму там никто не знает, и вдруг сразу такое описание в журнале, который читают во всем мире!
— Что они подумают, сударыня? Не знаю. Но я знаю, что они будут весьма сконфужены. Они поймут, что мы за словом в карман не полезем и полны твердой решимости отныне говорить о себе полным голосом, что, кстати сказать, уже давно пора. Читайте дальше, господин де Маттос.
И я стал читать:
— «Тогда отыщи там фабрику, настоящую современную кузницу, где наперекор всему по-прежнему орудуют напильниками и сверлами, где гудят токарные станки и мечут громы и молнии грохочущие кувалды. Ты недоумеваешь, читатель? Ты не можешь отыскать эту фабрику? Тогда пойдем со мной. Видишь эту вывеску?.. „Питер Лауверэйсен, кузнечных дел мастер“.»
— О боже, и фамилии и все такое! — воскликнула женщина, закрыв ладонью рот.
— Да, — подтвердил Боорман, — и фамилия и все такое.
И он велел мне продолжать.
— «Спокойно заходи в проулок — здесь нет никаких подвохов. Только не забудь в следующий раз принести кость для любимцев госпожи Лауверэйсен, ведь эти милые собачки убеждены, что у читателя такое же доброе сердце, как у их хозяйки. Будь милосердно, Общество охраны животных, и не посылай оркестра на улицу Фландр, потому что госпожа Лауверэйсен нипочем не простила бы мне, узнай она, что я поведал о ее добросердечии всему миру».
— Но послушайте, сударь, — робко возразила она, — ведь такое, по-моему, нельзя печатать…