Избранное
Шрифт:
На другой день пришла телеграмма из Локерена: «Лауверэйсен отказался принять груз. Экземпляры лежат станции Брюссель. Ждем указаний».
— Началась куролесица, — сказал Боорман. — Неужели этот адвокат?.. Нет, он достаточно благоразумен. Это личная инициатива заведующей техническим отделом. Лаарманс, дайте ответную телеграмму: «Переадресуйте груз мое имя. Приму сам. Боорман».
Прошло двое суток, прежде чем с железной дороги поступило уведомление, что на наше имя прибыл груз из Локерена. И тогда Боорман распорядился, чтобы ломовой извозчик перевез эти ящики к нам, что и было сделано без промедления.
—
Через полчаса толстуха Жанна сидела у меня на коленях, и не успел я оглянуться, как мне пришлось уплатить тридцать франков. Около пяти часов я вернулся в контору со сведениями, что проулок принадлежит кузнецу и что работа в мастерской начинается каждое утро в восемь часов.
— Прекрасно, — сказал Боорман. — Сейчас я позвоню ломовику. Слушайте внимательно, и вы поймете, что от вас требуется. Де Леу — человек, заслуживающий доверия, но все равно не говорите ему ничего.
Он тут же связался с де Леу, спросил, как идут у него дела, и, отпустив несколько плоских шуток по поводу извозного промысла, велел ему на другой день ровно в семь часов утра доставить кипы журнала к дому номер 62 на улице Фландр.
— Ладно, — сказал Боорман, — если надо, берите две телеги. Я же не виноват, что ящики не умещаются на одной. Вас встретит там мой секретарь, и вы должны в точности сделать то, что он вам скажет. Прихватите с собой людей, чтобы разгрузить обе телеги самое большее за полчаса. Сами вы тоже ступайте туда, де Леу, и оставайтесь с моим секретарем, пока все не будет улажено, потому что дело может дойти до драки. К счастью, вы крепкий парень, де Леу, а это всегда внушает почтение. Если все пройдет хорошо, я выставлю вам роскошное угощение.
Де Леу сказал в ответ что-то, заставившее Боормана расхохотаться.
— Господин Лаарманс, будьте на месте ровно в семь часов, иначе люди не будут знать, что им делать. Вы заведете телеги через проулок к двери мастерской и там разгрузите ящики, Аккуратно сложите их на земле вдоль стен и подождите, пока мастер Лауверэйсен отопрет дверь. После выгрузки сразу же отошлите назад пустые телеги, чтобы уже никто не мог отправить ящики назад. Только бы рабочие завтра не вздумали бастовать — тогда вам, может быть, вообще не доведется увидеть кузнеца. Вы покажете ему ящики, что-нибудь проговорите — например, что вы привезли экземпляры журнала, хотя он и сам это увидит, — а затем уйдете восвояси. О состоянии ноги его сестрицы справляться не надо, теперь это уже ни к чему, как вы, наверное, сами понимаете. Если же вам сначала попадется на глаза госпожа Лауверэйсен, действуйте точно так же. А если раньше всех появятся их работяги, для начала угостите их сигарами и покажите им в случае необходимости один из журналов — они наверняка обрадуются, когда увидят, что их фотографии опубликованы. Поэтому суньте в свой карман один из наших экземпляров. И смотрите, чтобы все прошло гладко, потому что мы поможем получить деньги, пока не доставим товар. А не то пойдет кутерьма с юристами и конца этому не будет. Вот вам двадцать сигар и сто франков — деньги сметают любые преграды.
Утро выдалось холодное. Хорошо еще, что не было дождя. Но когда в половине седьмого я вышел из дому, в лицо мне дохнул пронизывающий северный ветер. Подняв воротник, я ускорил шаг и без пяти семь был уже на улице Фландр. В проулке Лауверэйсена дуло так сильно, что я укрылся в подъезде толстухи Жанны и стал поджидать де Леу.
Сумерки начали рассеиваться по мере того, как светлело небо, но улица все еще была пустынна. Только проехали мимо два молочника, да время от времени проходил рабочий.
Примерно минут череп пять за моей спиной вдруг подалась дверь и и упал в объятия толстухи Жанны, которая, судя по всему, только что встала с постели.
— Франс!
И, оправившись от изумления, она поцеловала меня.
— Ты уже давно здесь стоишь?
Я ничего не ответил, и она рассмеялась с понимающим видом.
— Неужели ты всю ночь простоял на холоде? Глупый мальчик. Почему ты не позвонил?
Она оглядела улицу, на которой не было ни души.
— Заходи! — сказала она, ухватив меня за руку.
В это мгновение я увидел две телеги, со скрипом выезжавшие из боковой улицы.
— Только не сейчас, Жанна, — умоляющим голосом сказал я. — Я не могу. Но сегодня вечером я непременно приду.
Она мне не поверила.
— Не можешь, не можешь… Такое мне еще ни один мужчина не говорил. Наверно, у тебя не осталось денег? Какая важность! Идем!
— Только не сейчас, дорогая Жанна, — снова стал упрашивать я. — Я приду к тебе вечером. Да-да, сегодня вечером непременно, если только ты разрешишь.
За моей спиной остановились телеги, и один из кучеров щелкнул бичом.
Видимо, Жанна вдруг поняла, что я в самом деле занят. Немного подумав, она спросила, останусь ли я на всю ночь, и я пообещал. Тогда она зевнула, провела гребенкой по волосам и принялась открывать жалюзи с таким видом, словно меня не было рядом.
Мои телеги стояли наготове, и де Леу, который до этого явно не хотел меня беспокоить, теперь сделал мне навстречу несколько шагов. Он прихватил с собой грузчиков, которые сидели на ящиках.
— Нам надо въехать в проулок, — сказал он, — но это не так просто. Здесь почти нельзя повернуться.
К счастью, я вспомнил, что комната госпожи Лауверэйсен расположена над конторой, как, возможно, и комната ее брата, и подумал, что мы непременно разбудим хозяев, если две пары лошадей с тяжелыми подводами проедут по булыжнику до самой двери.
— Не надо туда въезжать, — сказал я, — пусть лучше ваши люди за полчаса разгрузят подводы и перетащат ящики на другой конец проулка. Если они закончат работу к половине восьмого, каждый получит по пять франков на чай.