Избранное
Шрифт:
Иногда случается и такое, что, когда мы чинно гуляем по набережной Остенде, жемчужины курортных городов, навстречу нам идет какой-то человек, лицо его ужасно, измученно, обожжено внутренним огнем. Часто мы приписываем это злоупотреблению алкоголем и женщинами. Иногда — нет. Иногда, даже если этот человек не грязен, гладко выбрит и одет не в лохмотья, мы не признаем его одним из нас. Как человека, попавшего в беду. Такое нам неведомо. Мы не попадаем в беду. Мы не любим развратников, безответственных и одиноких. Когда мы встречаем такого, мы продолжаем жевать сухую картошку из пакетика или креветок, размышляя о выборах, которые, даст бог, приведут к власти самых сильных из нас, самых оперенных из нас, и потом, ей-богу, просто возмутительно, когда такой вот тип, посреди набережной, уперев руки в бока, обратив лицо к волнующимся
Ее сын был уже взрослый, но носил короткие брючки. Он сидел в кресле на колесиках, и с его губ текла слюна на безволосые розовые ляжки. «Нет, нет, нет!» — сказал он и закачал своей тяжелой головой. Она осторожно вытерла ему рот.
Omtrent Deedee, 1964
Насчет И.О
Перевод В. Ошиса
И поэтому никогда Он не примирится с вашим грехом, ибо грех сам по себе невозможно исправить, но Он может примириться с вашей личностью, ибо ее можно возродить.
111
Томас Трейхерн (1637–1674) — английский священник и поэт — мистик. В качестве эпиграфа взяты строки из его сочинения «Столетия медитации», состоящего из коротких размышлений (медитаций) и афоризмов, впервые опубликованного лишь в 1908 году.
Натали
В этот день Натали слышит уже на лестничной площадке дома, в котором с утра было очень тихо, как снаружи кто-то произносит имя Ио; она даже не прислушивается, как и что говорят, ей довольно, что говорят об Ио, что-то насчет Ио, где-то совсем близко, по соседству, во всяком случае, это касается Ио, и она тут же плетется к лестнице. Возле перил она быстро оборачивается, нарыв в ушной раковине снова, в который уже раз причиняет барабанной перепонке что-то непоправимое.
— Ох, — вырывается у Натали. Ставшая привычной за многие годы боль каждый раз застает ее врасплох, парализует движения. Натали, цепко держась за перила, осторожно перегибается через них. Ее грудь ложится на дерево перил, словно цветастая подушка, любуйся кто хочет, Ио — тоже, будто и не женская грудь это вовсе, не часть человеческого тела; Натали отдувается, прокашливается и кричит: — Эй!
— Эй! — Снизу, почти с той же интонацией, только чуть веселее, отвечает Жанна, и кто не видит сестер, кто — как Ио, затворившийся в своей комнате, — слышит только их смеющиеся голоса, может предположить, что и Жанна внизу, и Натали наверху (обеих сестер отделяет от него только дверь) — совсем молоденькие девушки. И Натали тоже так кажется. Вот так же перекликались они на школьной площадке в Схилферинге. Точно так же. Тогда обе были совсем еще юными и невинными.
Натали машет рукой, хотя ей никого пока не видно, задыхаясь преодолевает лестничный марш и тащится дальше. Внизу в холле ее взору предстает все семейство, служанка Лютье принимает у них шляпы и плащи. Все они тут, все до одного, видно, заранее сговорились встретиться в Руселаре; Жанна со своим Джако, Альберт, Антуан со своей Лоттой, и тут же эта стерва, эта похотливая баба, мадам Тилли. И чего только ей каждый раз тут надо? Уж она-то вроде бы не член их семьи! Помогать, видите ли, приехала! Господи, толку от ее помощи никакого, а хлопот не оберешься! Однако Ио очень нравится, когда она у них бывает, ведь она такой живчик, такая затейница. Вот почему она преспокойно является сюда каждый раз. Была б ее воля, она, Натали, эту медузу и на порог бы не пустила. Обойдемся без ее затей!
Мадам Тилли идет прямо на нее, обнажает в улыбке свои квадратные зубки, прижимается тщательно уложенными завитушками к щеке Натали.
— Натали, Натали! Как ты похудела! Выглядишь просто на удивление!
— Видишь ли, Тилли… — Ей хочется объяснить этой чужой особе, что неприлично ей лезть здороваться раньше родственников, раньше братьев и сестры, но Натали так хочется, чтобы этот день прошел хорошо, а замечание, что она похудела, волей-неволей льстит ей. — Теперь уже все нормально, Тилли, — говорит она.
— Но ведь это правда, Натали, — с удивленным видом произносит Жанна, — ты сбросила по крайней мере килограммов десять.
— Сколько? — громко переспрашивает Лотта.
— Хватит об этом, — говорит Натали и переводит взгляд на племянника, свою боль сердечную, своего Клода, тот с серьезным видом ждет своей очереди у шляпной полки. Она целует его. Щеки у Клода влажные и холодные. Она касается указательным пальцем «молнии» на его кожаной куртке. — Ты совсем не бережешься, мой мальчик.
— Он у нас простудился, — говорит Альберт, этот заботливый отец, — уже целых четыре недели кашляет. Ничего не поделаешь, молодому человеку вдруг вздумалось среди ночи прокатиться на своей «веспе» [112] .
112
«Веспа» — марка мотоцикла, очень популярная у молодежи 50— 60-х годов.
Вместо ответа Натали, повернувшись в сторону кухни, громко приказывает:
— Поставь-ка греть воду.
И с неудовольствием отмечает, что мадам Тилли уже вторглась во владения Лютье (и во владения ее, Натали, конечно, потому что, хоть она и не занимается кухонной работой, Ио бы просто обиделся, если бы она стала портить себе руки, моя посуду, ведь и без того весь дом на ее плечах), и отмечает также, что эта пронырливая баба Тилли уже крутится возле газовой плиты — успела проскользнуть в кухню, улучив тот удобный момент, когда она, Натали, доверчиво занялась гостями.
— Лютье, приготовь кипяток для грога, — распоряжается Натали.
— Ты опять кричишь, — говорит Жанна.
— Кто, я?
— Да, ты.
— А я и не замечаю.
— Тебе нельзя так волноваться, от этого повышается холестерин.
— Да знаю, — бросает Натали.
— Тетя Жанна, это у нее из-за больной барабанной перепонки, — говорит Клод. — Все глухие так громко говорят.
— Я не глухая, — сконфуженно смеется Натали. Клод любит ее помучить.
— Конечно, тетя, но хрящики у тебя в ухе совсем сгнили.
— Перестань, — обрывает его Жанна, хотя сама с ним согласна.
— В ее ушах не молкнет звон, как с колокольни карийон [113] , — напевает Клод.
— Дурачок. — Натали хмыкает от удовольствия, целует Альберта и Антуана, протягивает руку Джако.
— Входите, входите. — Во втором холле, где стоят Вестминстер [114] и фисгармония, сквозь шарканье подошв и хриплый голос болтливого Альберта она пытается расслышать одной лишь ей знакомый шорох, который доносится сверху, из комнаты слева. Словно кошка скребется или ребенок возится за дверью. Натали кажется, будто она слышит этот шорох, и она коротко всхрапывает, когда Жанна поглаживает ее по широким бокам. Сегодня прекрасный день, радостный день! Своего иностранца, Джако из Италии, Жанна бросила на произвол судьбы; стоя в дверях, тот оборачивается, стряхивает пыль с куртки, рассматривает большой, в натуральную величину, раскрашенный от руки фотографический портрет Его преосвященства кардинала.
113
Карийон (франц.) — набор искусно подобранных колоколов, которые при помощи особой клавиатуры исполняют любую мелодию.
114
Вестминстер — готический комплекс в черте Большого Лондона с Вестминстерским аббатством (XIII–XVI вв.), королевским дворцом (конец XV в.) и неоготическим зданием британского парламента с башней Биг Бен; здесь: напольные часы в форме Биг Бена.