Избранное
Шрифт:
— А что Ио? — шепчет Жанна.
— Бреется.
— Ха-ха. — В этом что-то есть. Жанна прищелкивает языком. К чему бы это?
— Глупая коза. — Вспыхнув, Натали ведет сестру в гостиную, где уже собрались все остальные.
— Ио прихорашивается ради нас, — поясняет Жанна, когда они входят.
Антуан добавляет:
— Ты хочешь сказать — ради Натали? — И все смеются.
Каждый год, когда они встречаются, все в первые минуты чувствуют себя неловко. Как будто все они за это время отвыкли друг от друга, как будто важные события минувшего года отдалили их, сделали немного чужими. Если это правда, то им
Натали, не дожидаясь остальных, заговаривает первая. Ей недавно сделали операцию на левой стопе.
— Доктор мне говорит: «Мадам», а я ему в ответ: «Пардон. Называйте меня, пожалуйста, мадемуазель». «Ладно, мадемуазель, — говорит доктор, он хороший специалист и мужчина серьезный, уже в летах. — Вы должны понять, с таким весом, как у вас, хотите вы этого или нет, все тело давит на ступни, и ваши ноги, а их ведь у вас всего две, с трудом выдерживают такой вес».
— Да, да. Весь твой жир давит вниз, — замечает Антуан.
— Вот именно. «Ну ладно, хорошо, тогда оперируйте, — говорю я, — раз уж на то воля божья». Конечно, никаких денег назад я не получила, я ведь не член больничной кассы, Ио бы этого не потерпел.
А потом они поехали вдвоем путешествовать — Ио и Натали. Наверное, все вы получили наши цветные открытки из Греции? Да, конечно. Спасибо, Натали. Да, теперь Греция в моде. Стоит, конечно, того, чтобы разок туда съездить. Эти античные руины и все такое. Настоящий клад для археологов. И отдохнуть можно великолепно.
Джако и Жанна рассказали, что у них неприятности с квартирантами, протекла крыша дома на Ауденардском шоссе, и они как домохозяева, конечно, оказались кругом виноваты.
Альберт побывал за решеткой за то, что укусил полицейского за икру, как тот утверждает. Что физически просто невозможно, говорит Альберт, и вся родня дружно поддакивает — ведь этот полицейский играет левым крайним в команде Харелбеке, а у тамошних футболистов икры как из гранита. Если кто и вздумает их укусить, тут же сломает себе зубы.
Антуан и Лотта поставили у себя новую телеантенну, теперь можно ловить Голландию. Прекрасные постановки, но говорят слишком быстро, да к тому же по-голландски.
С Клодом все по-прежнему, вот только доктор предупредил, что он не поправится, если не будет постоянно думать о том, что делает. Альберт посылает сына в прихожую достать сигареты из кармана плаща, а сам ворчит:
— Забот с этим парнем хватает.
— Да, тяжелый случай, — вздыхает Антуан.
— Тихо, — шикает на него Натали и снова приветствует, точно впервые видит, свою сердечную занозу, своего любимчика Клода.
— Опять вы сплетничали про меня, — говорит Клод.
— Кто? Мы? С чего ты взял? — изумляется все семейство.
— Ах, Клод! — говорит Натали, потом нервно командует: — Лютье, кофе!
— И к нему — стаканчик. — Изборожденное морщинами лицо Альберта превращается в лукавую маску.
— Смотри, чтобы менеер… — начинает Лотта, но Натали предостерегающе поднимает указательный палец.
— Ох-хо-хо-хо.
— Ты права, — говорит Лотта, — я совсем забыла. Я хотела сказать: «Смотри, как бы Ио не услышал про стаканчик».
— И-и-и, — тянет Клод, вдыхает и заканчивает совсем нежно: — О-о-о.
— Вид у него такой, будто он постоянно недоедает. Этот мальчик никогда не будет счастлив.
— Пить перед тем, как идти в церковь, — ворчит Натали, — ты совсем уже…
— Да он пошутил. — Лотта, как всегда, выгораживает своего деверя; конечно, Альберт всем по душе, хотя давно превратился в развалину, впрочем, он сопротивляется изо всех сил. Сейчас даже трудно себе представить, каким он был раньше симпатягой. И только сам этого тогда не замечал. Во всяком случае, довольно редко этим пользовался. Теперь от прежнего Альберта осталась одна горделивая, повелительная осанка. Несмотря на глубокие морщины, потухшие глаза с вывернутыми нижними веками, несмотря на беззубый рот (Интересно, сколько сейчас стоит искусственная челюсть? Минимум шесть-семь тысяч франков!), поношенную сорочку с двумя незастегнутыми верхними пуговицами, которая выглядит особенно бедно в сочетании с аккуратной черной курткой, скорее всего купленной специально для этого случая, — несмотря на всю эту нищету, Альберт все еще лелеет память о триумфах своей молодости.
Время окончательно не победило Альберта. Когда-то в деревне у него было прозвище «красавец-медведь».
А Жанна поседела. Натали решила ничего не говорить ей об этом. По крайней мере до возвращения из церкви. Красить волосы ради своего иностранца ей уж совсем не к лицу. А у Джако не было никакой необходимости громогласно объявлять, что он категорически против этого. Восемь лет назад, в том же самом году, когда Натали поселилась у Ио, Жанна сбежала к ним сюда, в Меммель. Джако тогда побил ее за то, что она накрасила губы помадой. Поступок иностранца встретил осуждение Ио, и Джако пришлось просить у своей жены прощения здесь, в прихожей. Он тогда даже плакал. Ничего, это ему урок на будущее. Видите ли, она ему больше не нужна, эта красивая, злая, строптивая, укрощенная Жанна! Они прилично зарабатывают продажей лекарственных средств, но спрашивается, кого за это благодарить? Жанна объезжает аптеки и уговаривает провизоров, пуская в ход всю свою напористость и обаяние, а что в это время делает Джако? Сидит себе в машине. Да и машину-то он водит неважно. Натали его ненавидит. За то, что ее сестра так изменилась, за то, что она стала неуверенной, желчной, ну просто совсем другим человеком, и все оттого, что этот тип запустил в нее свои когти.
На клеенку в черную и синюю клеточку выставляется китайский сервиз, привезенный несколько лет назад братом Ио. Фотография этого брата, монгола с двадцатью седыми волосками на подбородке, стоит на телевизоре в рамке, обвитой полоской черной тафты.
«Наш Ян», — говорит иногда Ио. Или: «Наш Ян-великан».
— Нет, Лютье, не надо. — Натали останавливает служанку, которая собирается наливать кофе Джако, но тот уже сам прикрыл ладонью свою чашку.
— Пардон, — произносит он хмуро.
— Нет? — переспрашивает Лютье.
— Нет, — взрывается Натали, но тут же, чтобы сгладить неловкость, потому что видит, как Жанна, повернувшись в ее сторону, уже вытягивает губы успокоительной трубочкой, весело бросает Клоду: — Осторожней, не проглоти гвоздичные семечки!
— Да, он глотает все подряд, точь-в-точь как его папочка, — говорит Антуан.
— Молчи, — обрывает его Лотта.
Джако перевернул свою пустую чашку и рассматривает на матово-белом донышке синее фирменное клеймо.