Избранное
Шрифт:
— Итак, начнем, — сказал Такаки уныло, нарочито демонстрируя, как ему надоела пустая перепалка.
После возбужденных слов Короткого его спокойная интонация прозвучала резким контрастом и вызвала смех. Оглядевшись вокруг, Исана увидел среди гогочущих подростков солдата сил самообороны. Он сидел немного в стороне, вытянув ноги — рядом с ним никто устроиться уже не мог. Сидел развалившись, как сторонний наблюдатель, но его военная выправка сразу бросалась в глаза и заставляла почувствовать, насколько сильнее он нетренированных подростков из Союза свободных мореплавателей.
— Начинаем судебное заседание в связи с изменой и предательством Короткого, который, сфотографировав военные учения Союза свободных мореплавателей, продал фотоснимки еженедельнику, — сказал Красномордый и, ожидая взрыва смеха, заранее покраснел, но смеха не последовало. — Однако, — продолжал он, — сначала, может быть, Такаки подробно изложит, в чем суть преступления Короткого?
— Разве это не я должен сделать? — перебил его Тамакити. — Я же обвинитель. По-моему, порядок ведения суда именно такой?
— А не должны ли вы сначала спросить, признаю ли я себя виновным? — бросил Короткий, и по комнате снова прокатился смех. — В детективных романах начинают с предъявления обвинения: Короткий, признаешь ли ты себя виновным?
— Хорошо, я спрошу, — сказал Такаки деловито и решительно. — Короткий, признаешь ли ты себя виновным?
— Признаю!
Когда Короткий прокричал это своим писклявым голосом, раздался новый взрыв смеха. Бывший солдат тоже засмеялся несколько снисходительно, как зритель, присутствующий на спектакле. Его глаза, казалось, ввалились от усталости, но таково было строение его лица с сильно выдающимися лбом и скулами. Упругие мышцы щек, сходившие на нет к подбородку, придавали его лицу почти правильную округлость, а глаза, жившие, казалось, независимой жизнью, жадно следили за комическим зрелищем, устроенным этим сумасшедшим хулиганьем.
— Солдат, кажется, чувствует себя посторонним, — тихо сказал Исана, наклоняясь к Такаки, который, скривив свое загорелое, цвета промасленной бумаги лицо, ждал, когда прекратится смех.
— Он считает себя независимым военным советником. Его дело научить нас ползать по-пластунски и обращаться с винтовкой и автоматом, — тихо ответил Такаки, постукивая красным карандашом по конверту с вещественными доказательствами — фотографиями Короткого. — Дескать, он не чета членам Союза свободных мореплавателей. Не знаю уж, на каком основании он причисляет себя к элите. Да еще уверен, что в его лице мы получили у сил самообороны прекрасного наставника.
— Однако дорога назад в казарму, видимо, для него закрыта. Если у него нет увольнительной, разумеется, его поступок равносилен дезертирству.
— Такие инциденты в силах самообороны не редкость. Солдат останется здесь, пока игра его интересует, а когда надоест, преспокойно нарушит наш договор и вернется в казарму.
— Но он ведь не думает, что винтовки, обращению с которыми он вас обучает, добыты законно?
— Он еще не видел у нас ни одного боевого патрона, — сказал Такаки. — Ему сказано, что у американцев можно легко достать винтовки, списанные во Вьетнаме, мы их достали, починили и используем для военной игры. Мы сказали ему это, и никаких сомнений у него не возникло.
— Я признал себя виновным и хочу объяснить почему, — потребовал Короткий.
— Зачем? Ты виновен, ты признал это, и нам больше ничего не нужно, верно? — сказал Тамакити, обращаясь к товарищам.
— Верно. Нечего его слушать, — сказал Бой и несколько раз стукнул прикладом об пол. — Заткните ему глотку, заткните глотку!
— Ах так? Ты, Тамакити, обвинитель? Тогда скажи, на каком основании я признан виновным! И представь доказательства, — бросил вызов Короткий.
— Ты, — гневно начал Тамакити, но, опасаясь ловушки Короткого, продолжал уже с меньшей горячностью. — Ты нарушил устав Союза свободных мореплавателей. В своих грязных личных целях, из-за своего грязного честолюбия ты сфотографировал учения Союза свободных мореплавателей и продал фотографии грязному еженедельнику. Вот почему ты виновен!
— Только поэтому?
— Тебе этого мало? Может, ты и своровал еще чего-нибудь? — спросил Тамакити.
Слушатели или, вернее, присяжные реагировали так, будто их пощекотали. Но Короткий, не обращая внимания на смех и издевательские выкрики, перешел в контрнаступление.
— На этом основании я признан виновным?! — закричал он писклявым голосом.
— Да. Ты же сам признал себя виновным, — сказал Тамакити, возводя укрепления на случай неизвестно откуда грозящей контратаки.
— Обвинение должно представить доказательства моей вины! Мое признание не может служить доказательством! Может, я все выдумал. Ты говоришь, что я сам признал свою вину и, значит, виновен; но мало ли чего можно наболтать, чтобы тебя сочли виновным.
— Мы тебя так избили, что вынудили рассказать правду.
— Но почему ты уверен, что это правда? Признание, которое у меня вырвали пыткой? Обвинитель открыто говорит, что, подвергнув меня пытке, заставил признаться, и представляет мое признание в качестве доказательства — разве это суд? Вот уж не знал, что есть такой суд.
— Не трогай его, — резко одернул Такаки, увидев, что Тамакити готов броситься на Короткого.
— Ты говоришь об уставе Союза свободных мореплавателей, но разве такой устав существует? А если существует, есть ли в нем статья, запрещающая знакомить посторонних с фотографиями членов Союза свободных мореплавателей? — сказал Короткий, обращаясь не столько к Тамакити, сколько ко всем подросткам. — Однако это не столь уж важно. Важнее другое, своим обвинением Тамакити сводит на нет значение сегодняшнего суда. Если я виновен только в том, в чем меня обвиняет Тамакити, то приговор, который мне вынесет Союз свободных мореплавателей за передачу нескольких фотографий еженедельнику, может быть только один — изгнание из Союза. Я уж не говорю о том, что меня еще и избили. Если я и побегу в полицию Идзу, ничего страшного вам не грозит: вы моментально уйдете на яхте в море и потопите оружие и боеприпасы, так что у полиции не будет никаких улик против Свободных мореплавателей. Все сведется к тому, что избили фоторепортера, снявшего военную игру каких-то хулиганов. Объективно это будет выглядеть именно так, правда? Полиция может привлечь вас к ответственности только за угон автомашин. Но сможет ли она это доказать? Что же касается идейной подоплеки деятельности Союза, то никто не сможет доказать его связей с политическими группировками, ни с ультраправыми, ни с ультралевыми! Что это значит? Что Союз свободных мореплавателей существует сам по себе, не совершая ничего предосудительного, занимаясь невинной игрой, которая теперь стала известна полиции. Если же вы хотите, чтобы полиции стало кое-что известно, воспользуйтесь сегодняшним судом и провалите свой Союз. Этого вы хотите?
Короткий одержал победу. Побледневший Тамакити повернулся к Красномордому, по тот потупился и отвел глаза. Царившее в комнате оживление увяло. С видом победителя Короткий заглянул в записки Исана, чтобы убедиться, насколько тщательно ведется протокол. Потом, чеканя слова, Короткий повторил подросткам кое-что из того, о чем он уже говорил Исана.
— Я — Короткий! И независимо от того, буду я членом Союза свободных мореплавателей или нет, я сжимаюсь, сжимаюсь и сжимаюсь, недалек тот день, когда мой скелет и мои внутренности будут не в состоянии выдержать давление, которому они подвергаются, и я умру. Если использовать ядерную терминологию, произойдет взрыв, имплоужен. Я умру от взрыва, обращенного внутрь. И когда этот день наступит, я окажусь пророком атомного века! Я первым оповещу мир, что человечество начало движение вспять, что в теле каждого человека появились гены, направившие его развитие и рост в обратную сторону. У меня есть целая серия фотографий, показывающих, как я сжимаюсь, и с их помощью я обращусь к средствам массовой информации всего мира. Только так я смогу выполнить свою миссию перед человечеством! У меня нет причин цепляться за Союз свободных мореплавателей. Вы спросите, почему на этом суде я настаиваю на своей виновности? Потому что я хочу в рамках Союза предсказать, к чему приведет сжатие моего тела, и поведать об этом с помощью апостолов, которые будут передавать из уст в уста мое предсказание. Я хочу, чтобы Союз свободных мореплавателей использовал мое тело, внутреннее давление в котором беспрерывно растет, в качестве детонатора ядерного взрыва! Чтобы, когда надо мной, виновным, свершится приговор, в пламени и грохоте вывести на орбиту Союз свободных мореплавателей, то есть вас!
Короткий умолк, рассчитывая на эффект своих слов, но ответом ему было лишь неловкое молчание. Тут, видимо, он и почувствовал, что его никто не понял. Он сверкнул глазами из-под опухших век и облизнул бледным языком вспухшие, в запекшейся крови губы. Это странное, настороженное молчание точно парализовало и Короткого и подростков. Потом Такаки все тем же сонным голосом сказал:
— Ты, Коротышка, все время повторяешь: вина, приговор. Вина — ладно, но каким должен быть приговор? Ты полагаешь, что, если даже мы и признаем тебя виновным, наказание будет состоять лишь в том, что мы изобьем тебя и вышвырнем вон, да? И даже если ты после этого побежишь в полицию, никакие неприятности нам не грозят, — ты это говорил сам. Теперь скажи, каким это образом Союз свободных мореплавателей произведет свой ядерный взрыв и вознесется, подобно ракете? Не объяснишь ли нам?