Избранное
Шрифт:
Лишь через десять лет ответ услышал он:
«Рабу от книги вред. Нужней ему лопата.
Пусть спину гнет за хлеб с восхода до заката. Руками — не умом работать он рожден».
XII
Нож в сердце матери вонзил отказ жестокий. Всплакнуть хоть изредка случалось прежде ей,
И делалось от слез, стекавших в снег глубокий,
В морозы лютые страдалице теплей.
Теперь из уст ее никто не слышит плача.
В сухих глазах один безмерный ужас пряча,
Она
XIII
ФРАНЦУЗ
Рассказ окончен ваш, а у меня нет силы Им пробужденное смятение унять.
Оно болезненнее сердце мне сдавило,
Чем если б шар земной я пробовал поднять.
Не возвращает ли нас к веку Уголино Такая странная свирепость властелина,
Что в гроб живыми вверг детей, отца и мать?
XIV
Неправда, что всегда в работе и в сраженье Льет пот и кровь рекой один простой народ.
Что стойкость, мужество и самоотверженье Несвойственны тому, кто в роскоши живет.
Чем жизнь прекраснее, тем горше с ней расстаться, Тем большим подвигом должно это считаться. Святая жертвенность, ты — духа высший взлет!
XV
О римлянки страны снегов, про участь вашу Я слышать не могу без гнева и стыда!
Не жалуетесь вы, а молча пьете чашу Несчастий, долгих мук и тяжкого труда.
Как Эпонина, став мужьям-рабам опорой,
По катакомбам вы влачите груз, который С вас снимет лишь Господь в день Страшного суда.
XVI
Два состязателя безмерного упорства — Самодержавный царь, гигантская страна!
Меж ними с дней Петра идет единоборство.
Когда ж ему конец? Не в наши ль времена?
Народ безмолвствует. Лютует повелитель.
Глаз с укрощенного не сводит укротитель:
Да, укрощенный спит, но вспрянет ото сна.
XVII
Внизу народ глядит татарским острым оком,
Как царь с дворянами в смертельный бой вступил, И точит свой топор в безмолвии глубоком,
И ждет, чтоб час борьбы и для него пробил.
А наверху монарх наносит по России Удары топором другим — которым выи Боярам некогда великий Петр рубил.
XVIII
Случилось, что сошлись две эти силы в сече,
Где императору сулил победу рок.
Мужчин — тех разметал по снегу свист картечи, А женщины пошли под барабан в острог И сыновей несли, с сестрою вашей схожи,
Ночуя после дня пути по бездорожью В глуби покинутых медведями берлог.
XIX
И эти женщины, чья твердость бесконечна, Царицы падшие, чью гордость не сломить, Вступают, распрямись, в ворота, где навечно Надежды следует входящему забыть.
Они бестрепетны, как будто им известно,
Что участь их царю земному Царь небесный По книге судеб дал заране
XX
Царь! Кто ему на лоб печать злодейств поставил, Грудь оковал броней бездушия трикрат,
Как кесарь-римлянин, что целым миром правил, Себя оковывал тремя слоями лат?
Ужель рабам у вас и впрямь порою мнится,
Что император их от казней утомится И превращать страну ему наскучит в ад?
XXI
Будь вправду он отцом для своего народа,
Отцом, которому так радостно смотреть,
Как хорошеет дочь, входя помалу в годы,
Иль слезы маленькому сыну утереть,
Иль помечтать о том, как улучить неделю,
Чтоб наконец они вдвоем с женой сумели Отправиться на юг и в жилах кровь погреть;
XXII
Будь он из тех, кому богатство тратить сладко На то, чтобы скупать пернатых, а затем Вольеру отпирать и разом по десятку На волю из тюрьмы их отпускать совсем; Замысли он стяжать немеркнущую славу Освобождением от крепостного права Рабов, что гнет оно, как тяглый скот — ярем,—
XXIII
Он рек бы: «Грех былой искуплен мукой новой. Пусть место жалости теперь уступит месть»,—
И трижды бы взлетел над миром клич громовый, Как голос ангела, бросающего весть О том, что сорвана последняя печать им,
Клич всем властителям земным, его собратьям: «Я побежден овцой и кровью агнцев днесь».
XXIV
Но царь остался нем, и вновь придут морозы, Далекий скудный край дыханьем леденя,
И вновь закапают на снег глубокий слезы Страдальцев, чахнущих без пищи и огня,
И вновь предстанет он войскам на плацпараде, На выправку своих солдат безмолвных глядя И об изгнанниках молчание храня.
Десять лет спустя
Письмо Ванды тому же французу в Париж
Тобольск в Сибири 21 октября 1855 года, в день сражения при Альме
«Сказали правду вы. Нет от царя ответа.
Моя сестра мертва. Недуг ее скосил.
За гробом женщины святой и сильной этой Лишь дети шли — других смотритель не пустил. Звонил отходную лишь колокол церквушки.
Нос юга слышен гром — в Крыму грохочут пушки: Медведя в сердце Бог за лютость поразил».
Второе письмо Ванды тому же французу
Тобольск в Сибири После взятия Малахова кургана
«Над Севастополем, форты его сметая,
Орел французский взмыл в клубах пороховых.
На божии весы легла душа святая,
И разом взмыла вверх другая чаша их,
И мертвый царь-палач пошел на суд загробный. Жена-страдалица простить еще способна,