Избранное
Шрифт:
Чтоб он смягчался, вняв напеву твоему,
И чтоб служил тебе, тобой повелевая,
А ты надежду в нем селила, проливая Сердечное тепло в него, как свет во тьму.
Так нежен голос твой, язвящий так глубоко,
Так красота грозна, так взор порой жесток,
Что в Песни Песней сам премудрый царь Востока Недаром сильною, как смерть, тебя нарек.
Кто не роптал из нас на приговор твой краткий?.. Но сердце у тебя отлично от повадки:
Без боя верх над ним берет мгновенно рок.
Хоть
Ей без проводника далёко не уйти:
Слепит ей день глаза, ломает ветер крылья И камни ноги в кровь стирают на пути.
Она одним прыжком взлетает на высоты,
Но нету у нее ни мочи, ни охоты Жить там, откуда вихрь грозит ее смести.
Зато опасливой разумности чужда ты И отзываешься на каждый горький стон,
Как отзываются органные раскаты
На вздох, которым храм безмолвный оглашен.
Ты речью пламенной толпу одушевляешь, Сочувственной слезой обиды исцеляешь.
Мужчину будишь ты, и меч хватает он.
Внять человечеству, его скорбям и пеням Всегда готова ты, но стогны городов —
Не место, где святым пылают возмущеньем: Удушлив воздух там и слишком нездоров.
А вот вдали от них несчетные рыданья, Гражданских первых бурь глухое громыханье, Сливаются в один и ясно слышный зов.
Приди же! Над твоей головкой милой выгнут,
Как светоносный нимб, лазурный небосвод,
И холм наш — это храм, что в честь твою воздвигнут, А купол у него — лес, что над ним встает. Благоуханье льют цветы, щебечут птицы,
Чтоб свежестью могла ты вволю насладиться. Земля к твоим ногам ковром зеленым льнет.
Как буду я любить, о Ева, все творенье,
Узрев его в твоих задумчивых очах,
Дарующих мне жизнь, надежду, утешенье!
Приди же! Долго я от ран душевных чах, Последних сил лишен житейской непогодой.
Не оставляй меня наедине с Природой:
Я с ней знаком, и мне она внушает страх.
Сказала мне она: «На сцене необъятной,
Которою должна я для людей служить,
Меняться можете вы, гаеры, стократно —
Ни пьесой, ни игрой меня не удивить.
Вперяя сонный взгляд с трудом в юдоль мирскую, За человеческой комедией слежу я,
А небо зрителем на ней не хочет быть.
В моих глазах равны вы, люди, с муравьями — Презреньем ледяным я к вам и к ним полна И не стремлюсь узнать, какими именами На мне живущие зовутся племена.
Мнят матерью меня, тогда как я — могила.
Зимой не жаль мне тех, кого я поглотила;
Весной мне радость тех, кто уцелел, смешна.
Вращаясь на оси той сферы гармоничной,
Начала и конца которой не сыскать,
До вас я в небесах свершала путь обычный,
И ветер кудри мне не успевал ласкать.
Но я и после вас скитаться буду снова В безмолвье девственном пространства мирового
Я выслушал ее и задрожал от гнева,
И ненавистью к ней проникся в тот же час,
И, вспомнив, как она, чтоб напитать посевы, Пускает, чуть умрем, на удобрение нас,
Велел своим глазам, что восхищались ею:
«Взор отведите прочь и будьте впредь мудрее — Любуйтесь только тем, что видите лишь раз».
Да, дважды не придет в мир женщина такая,
Чья красота с твоей сравнима, ангел мой;
Чьи очи, яростней, чем молнии, сверкая,
Лучились бы к тому ж безмерной добротой;
Чей столь же строен стан, движенья столь же гибки И чье лицо с его страдальческой улыбкой Сияло б, как твое, небесной чистотой.
Природа, если ты, действительно, богиня,
Живи и презирай в бесстрастье ледяном Людей — невольников, гонимых по пустыне,
Хоть должен человек быть над тобой царем.
Как ни прекрасна ты, как ни полна покоя,
Но чту я не тебя — страдание людское,
И теплых чувств к тебе нет в голосе моем.
а мы, скиталица, с тобою на пороге Пастушьей хижины пробудем вечер весь Иль забредем туда, где дремлют у дороги
Те, кто свершил свой путь и отдыхает днесь. Мир нескончаемый пред нами распахнется,
И явью для тебя внезапно обернется
Все, что мне чистый дух о нем поведал здесь.
Шагая по земле, иссушенной и скудной,
Над мертвыми, покой вкушающими в ней, Заговорим о них мы в этот час безлюдный В немом присутствии лишь наших двух теней, И ты во мгле кустов негромко и нежданно Заплачешь горестней Дианы у фонтана О скрытой ото всех большой любви своей.
Бутылка в море Совет юному незнакомцу
I
О мальчик, в чью тетрадь с печальными стихами — Ее без подписи мне нынче принесли — Вперяюсь я сейчас усталыми глазами,
Мужайся! Позабудь о том, что в гроб легли Жильбер, и Мальфилатр, и Чаттертон до срока, Что человек и ты, что страждешь ты глубоко,
И мне, в грядущее мечтой уйдя, внемли.
II
Когда нет больше мачт — их ветром повалило, И лишь стена дождя сереет впереди,
И с морем схватку длить уже не стало силы,
И опрокинется корабль, того гляди,
И сорван верный руль стихией разъяренной, Моряк, в сражениях и штормах закаленный, Спокойно скрещивает руки на груди.
III
Полуоглохнувший от грохота и свиста,
На вздыбленный простор с презреньем смотрит он, Хотя под тяжестью материи нечистой Вслед кораблю на дно и будет увлечен.
Когда последняя надежда отлетает,
Оплот в самом себе мыслитель обретает —
В той вере пламенной, которою зажжен.