Избранное
Шрифт:
Он смотрит на небо — нигде ни огонька. Надгробьем мраморным чернеют облака.
Земля по-прежнему глубокой тьмой одета И, как душа Его, где сумрак без просвета, Дрожит. Тут различил он шум шагов в леске И факел увидал в Иудиной руке.
Молчание
Коль прав евангелист и на горе масличной Сын человеческий такие рек слова,
Коль внемлют небеса глухие безразлично
Стенаньям созданного ими естества,
Пусть
Хижина пастуха Письмо к Еве I
Коль сердце у тебя, томясь во мраке мира, Нависшего над ним громадой ледяной,
Похоже на орла, насельника эфира,
Что ранен и влачит крыла в пыли земной;
Коль, кровью исходя, оно дрожит от боли;
Коль с высоты небес ему не светит боле Любовь, последняя звезда во тьме сплошной;
Коль у тебя душа прикована к галере И так устала жить под вечный свист бичей,
Что захотела вдруг всплакнуть по крайней мере И позабыть на миг о каторге своей,
И коль она глядит сквозь люк весельный в волны И видит в них, от слез и ужаса безмолвна, Клеймо, что на плече железо выжгло ей;
Коль тело у тебя, хоть страсть в нем и сокрыта, Так целомудренно, что, сдерживая гнев, Уединения ты ищешь нарочито,
Чуть глянет на тебя развязный светский лев;
И коль от яда лжи твой рот пересыхает И вся краснеешь ты при мысли, что вздыхает Тот, с кем чужие вы, в мечтах тебя узрев,—
Беги из городов, столь перенаселенных,
Что кажутся они возвышенным умам
Застенком для племен, навек порабощенных,
Но пусть дорожный прах не льнет к твоим ногам. Пусть рощи и поля — приют для душ свободных — Тебя, как моряка, спасут из волн холодных,
И ото всех вдали укроешься ты там.
Природа строгая в безмолвии застыла И заждалась тебя. Встает туман кругом.
Качает лилии, как иерей — кадило,
Последний вздох земли, прощающейся с днем. Дым меж дерев клубится, словно в храме,
Холмы скрываются из глаз, и над волнами Склоняет ива ствол, что сходен с алтарем.
Слетают сумерки, друзья четы влюбленной,
На изумруд лугов и злато спелых нив,
На дальний ручеек и на тростник бессонный,
Над лесом трепетным спокойствие разлив.
С плеч серый плащ они на русла рек свергают И виноградники стеною облегают,
Ночным цветам тюрьму дневную приоткрыв.
Так густо вереском порос мой холм любимый,
Что путнику ночлег готов на нем всегда,
И в этом вереске, неслышны и незримы,
Мы скроемся с тобой, как в прошлые года,
И там твою вину божественную спрячем,
А если до сих пор он редок и прозрачен,
Дом пастуха могу я прикатить туда.
Нет, то не дом — возок под крышей обветшалой.
И распахну опять я дверь в альков укромный, Где волосам твоим однажды ночью темной С моими кудрями сплетаться довелось.
Велишь — уедем мы с тобой в края иные,
Где выжжена земля огнем лучей дневных,
Иль ветры буйствуют, гоня валы шальные,
Иль полюс грозный спит в оковах ледяных.
Мы будем там, куда судьба нас кинет властно. Что для меня весь мир, что жизнь? Они прекрасны, Коль скоро это я прочту в глазах твоих.
Хвала создателю! Теперь локомотиву Нетрудно нас умчать, куда мы захотим,
Но божий ангел пусть хранит его ревниво,
Чтоб не произошло беды внезапной с ним,
Когда он побежит, то в глубь земли ныряя,
То через ширь реки прыжком перелетая Поспешней, чем олень, что сворой псов гоним. Да, если ангела в одежде белоснежной Бог не решит послать с машиной, чтобы тот Следил, не слишком ли пары в котле мятежны, Успеет ли она, коль нужно, сбавить ход,—
На рельсы камешек шалун пред ней положит,— И соскочить с них печь магическая может,
А то — не дай господь! — и под откос пойдет.
До срока оседлал наш род быка стального, Подстегнут алчностью и жаждой перемен. Вверяем прихоти чудовища слепого Мы даже малышей, хоть их способно в тлен Быстрее превратить подобное созданье,
Чем чрево божества, в чьем медном изваянье Чтил символ золота когда-то Карфаген.
Стремимся победить мы время и пространство, Нам умереть милей, чем опоздать хоть раз. Нажива — вот где мир являет постоянство,
Вот цель, которой все подчинено сейчас.
Наш общий клич: «Вперед!» Но обуздать дракона Не властен даже сам творец его ученый. Ввязались мы в игру с тем, что сильнее нас.
И все ж да здравствуют ревущие машины,
Что в поезда теперь торговлей впряжены!
Их к жизни вызвали корыстные причины,
Зато любовью в них крыла обретены.
Коммерции «ура!» и слава кадуцею,
Коль за день я на зов к возлюбленной поспею, Хоть разделяют нас большие две страны!
Но если только друг в печали беспредельной Нас руку помощи не попросил подать,
Иль нам отечество в опасности смертельной Рожком военным сбор не вздумало сыграть,
Иль перед тем, как ей смежит кончина веки И в лучший мир уйдет душа ее навеки,
Узреть своих детей не пожелала мать,
Не будем дел иметь с дорогою железной.
С такою быстротой по ней летит вагон,
Что кажется стрелой, свистящею над бездной,
И пассажир его возможности лишен Дышать всей грудью, взор в пейзаж вперив беспечно: Он видит лишь одно в природе бесконечной — Тяжелый грязный пар, что молнией пронзен.