Избранное
Шрифт:
– Зачем ты все ломаешь? Ведь я нравлюсь тебе, я знаю…
– Оставь меня. Не прикасайся. Не смей попрекать меня моей слабостью. Клянусь тебе, что больше не приду… для этого.
– Ты же моя жена.
– Не подходи. Я не собираюсь бросать дом. Мы - твои… Мы - часть твоих завоеваний.
– Да. И ты будешь моим завоеванием, пока не умрешь.
– Ничего. Я знаю, чем утешиться. Со мной будут мои сыновья… И бог. А больше мне ничего не надо…
– Значит, бог будет! Ну, попробуй!
– Меня не оскверняют твои оскорбления. Теперь я знаю, где искать прибежище.
– Зачем?
– Стой, не уходи… затем,
– Ты пожалеешь, Каталина Берналь. Ты подала мне мысль- я буду напоминать тебе о твоем отце и твоем брате каждый раз, как ты будешь ложиться со мной…
– Тебе больше не оскорбить меня.
– Не будь самоуверенной.
– Делай что хочешь. Но ты боишься правды. Ты предал моего брата.
– Твой брат не дождался, чтобы его предали. Ему не терпелось стать мучеником. Он не захотел спастись.
– Он умер, а ты здесь, жив-здоров и хозяйничаешь вместо него. Вот все, что я знаю.
– Нет, не все, можешь лезть на стену, но знай - я никогда не дам тебе свободы, никогда, хоть убей. Я тоже умею брать за горло. Ты пожалеешь о своей глупости…
– Да, недаром у тебя было такое зверское лицо, когда ты уверял меня в своей любви.
– Я хотел, чтобы ты была не рядом, а вместе со мной, всегда…
– Не прикасайся ко мне. Этого тебе никогда не купить.
– А лучше забудь о сегодняшнем дне. Подумай, ведь нам жить вместе всю жизнь.
– Отойди. Да, я об этом думаю. О предстоящих долгих годах.
– Тогда прости меня. Еще раз тебя прошу.
– А ты меня простишь?
– Мне нечего тебе прощать.
– Простишь ли ты, что я не могу простить тебе забвенье, которому предан тот, другой, которого я действительно любила? Я сейчас с трудом припоминаю его лицо… И за это тоже тебя ненавижу, за то, что ты заставил забыть его лицо… Если бы я Узнала ту, первую любовь, я могла бы еще сказать, что жила… Постарайся меня понять, я ненавижу его еще больше, чем тебя, за то, что он позволил себя прогнать и не вернулся… И может быть, я говорю тебе все это потому, что не могу сказать ему… Да, пусть это трусость… Как хочешь… Не знаю… Я… я слабая… А ты, если желаешь, можешь любить других женщин, но мой удел - быть с тобой. Если бы тот взял меня силой, я теперь не вспоминала бы его и не презирала, забыв его лицо. Но я так и осталась навсегда с тоской в душе, понимаешь? Постой, не уходи… И потому, что у меня нет сил обвинить во всем себя - а его тут нет, - я всю вину перекладываю на тебя и ненавижу только тебя - ты ведь сильный и сумеешь все вынести… Скажи, можешь ли ты простить мне это? Я вот не могу простить тебя, пока не прощу себя и его, ушедшего… Такого слабого… Впрочем, я больше не хочу ни думать, ни говорить. Оставь меня в покое, я буду просить прощения у бога, не у тебя…
– Успокойся. Мне больше нравилось твое упрямое молчание.
– Теперь ты знаешь. Можешь сколько угодно терзать мою душу. Я сама дала тебе оружие. Дала, потому что хочу, чтобы ты меня тоже возненавидел и мы раз и навсегда покончили с иллюзиями…
– Было бы проще забыть и начать все сначала.
– Нет, это не для нас.
Неподвижно сидя в кресле, она вспоминала о своем решении, когда дон Гамалиэль обратился к ней с просьбой. Перенести поражение с достоинством. Пожертвовать собой, чтобы потом отомстить.
– Ничто меня не переубедит. Можешь ли ты привести хоть один довод, чтобы переубедить меня?
– Это легче всего.
– Не смей меня трогать, убери руки!
– Я говорю: ненавидеть легче всего. Любить гораздо труднее, любовь требует большего…
– Конечно. Потому так и выходит.
– Ну и пусть выходит, не держи ее, свою ненависть.
– Отойди от меня!
Она больше не смотрела на мужа. Умолкли слова, и для нее перестал существовать этот высокий смуглый человек с густыми усами, лоб и затылок которого сверлила тупая боль. Он пытался прочесть еще что-нибудь в красивых грустных глазах жены. Казалось, с ее плотно сжатых, презрительно искривленных губ срывались слова, которых она никогда бы не произнесла:
«Думаешь, после всего, что ты сделал, ты еще имеешь право на любовь? Думаешь, правила жизни могут меняться, чтобы, помимо всего, ты получил еще и это вознаграждение? Там, в чужом мне мире, ты потерял чистоту души. Ты не сможешь снова обрести ее в мире чувств. У тебя, возможно, был свой сад. У меня тоже был свой, свой крохотный рай. Теперь мы оба это потеряли. Вспомни. Тебе не найти во мне того, чем ты уже пожертвовал, что навсегда потерял по собственной воле. Я не знаю, откуда ты появился. Не знаю, что делал раньше. Знаю только, что в своей жизни ты потерял то, что потом заставил потерять и меря: мечты, душевную чистоту. Мы уже никогда не станем тем, чем были».
Казалось, такие мысли можно было прочитать в глазах жены. Инстинктивно он улавливал смысл ее молчания. И его собственные слова опять утонули в тайном страхе. Каин. Это страшное слово никогда не должно сорваться с губ жены, которая, хотя и потеряла веру в любовь, оставалась тем не менее его спутницей - молчаливой, настороженной,- спутницей в будущей жизни. Он сжал зубы. Только одно могло, наверное, разрубить узел неприязни и отчуждения. Всего лишь несколько слов - сейчас или никогда. Если она поймет, они смогут все забыть и начать сначала. Если не поймет…
«Да, я жив и здоров и рядом с тобой, здесь, потому что другие умерли за меня. Я могу сказать тебе, что они умерли, потому что я в свое время умыл руки и пошел своей дорогой. Прими меня таким, с моей виной, и смотри на меня как на человека, который иначе жить не может… Не презирай меня. Сжалься, Каталина, любимая. Ведь я тебя люблю. Положи на весы мои грехи и мою любовь и увидишь, что любовь перевесит…»
И не решился сказать. Он спрашивал себя: почему не решился? И почему она не требовала, чтобы он сказал правду? Он, который не мог сказать правды, хотя и сознавал, что это малодушие еще больше разъединяет их и заставляет его разделять с ней ответственность за их неудавшуюся любовь. Но они вместе могли бы смыть с себя вину, которую он хотел разделить с ней, чтобы искупить.
«Один - нет; один не могу».
Истекла короткая минута - решающая, безмолвная…
«Ну что ж, я - сильный. Моя сила в том, чтобы стойко переносить удары судьбы».
…Он тоже смирился с невозможностью превозмочь себя, вернуться обратно…
Она встала, пробормотав, что мальчик один в спальне. Он «стался в зале и представил себе, как она опустится сейчас на колени перед распятием из слоновой кости, в последний раз за День умоляя бога избавить ее
«от моей судьбы и моей вины, определяющей твое спасение, отвергая то, что должно было стать нашим, хотя я и предлагал тебе это молча. Больше ты не придешь…»