Избранное
Шрифт:
Вот уже несколько дней, как начался сезон дождей. Дождливая завеса смягчила очертания каменной и деревянной Калькутты, и резкий городской шум зазвучал приглушенно, как голос, в котором дрожат слезы. Жена знала, что Аруна в моей библиотеке готовится к экзаменам. Зайдя за книгой, я увидел, что дочь тихо сидит у окна, на лице ее влажная тень, клонящегося к концу пасмурного дня. Она до сих пор не причесана, и восточный ветер роняет капельки дождя на ее распущенные волосы.
Я ничего не сказал Шунетре. Я тотчас же написал Шойлену письмо, приглашая его на чай, и послал за ним машину. Шойлен
— Я не настолько силен в математике, — сказал я ему, — чтобы разобраться в современной физике, поэтому я и послал за тобой. Я хотел бы, насколько это возможно, разобраться в квантовой теории, мои знания давно уже устарели.
Само собой разумеется, наши занятия продолжались недолго. Я не сомневался, что Аруна без труда разгадала мою хитрость и подумала, что ни у кого еще не было такого идеального отца.
В самом начале беседы о квантовой теории зазвонил телефон. Я вскочил:
— Это по важному делу. Знаете что, поиграйте пока в настольный теннис, а я вернусь тотчас же, как освобожусь.
— Алло! — послышалось в телефонной трубке, — это номер двенадцать-ноль-ноль такой-то, такой-то?
— Нет, — ответил я, — это номер семь-ноль-ноль такой-то, такой-то.
Затем я спустился вниз и принялся читать старую газету. Когда стемнело, я зажег свет.
В комнату вошла Шунетра, Лицо у нее было строгое.
— Если бы метеоролог взглянул на тебя, он сообщил бы о приближении бури, — пошутил я.
Шунетра не отозвалась на шутку.
— Зачем ты поощряешь Шойлена? — спросила она.
— Потому что человек, который к нему неравнодушен, незримо присутствует в его душе, — ответил я.
— Если прервать на некоторое время их встречи, это ребячество кончится само собой.
— Да разве могу я так жестоко расправиться с ребячеством? Дни идут, люди стареют, а ребячество уже никогда не возвратится.
— Ты не признаешь сочетаний звезд, а я признаю. Им не суждено быть вместе.
— Я не знаю закона сочетания звезд, но зато совершенно ясно, какое прекрасное сочетание представляют собой эти дети.
— Ты меня не поймешь. В момент нашего рождения нам свыше предопределен спутник жизни. Если же, ослепленные чувствами, мы изберем другого, то совершим неосознанный грех. В наказание на нас посыплются несчастья и беды.
— А как распознать своего спутника?
— Для этого существует документ, подписанный звездами.
III
Больше я не мог скрывать.
Мой тесть Аджиткумар Бхоттачарджо принадлежал к знатному роду пандитов. Воспитывался он в санскритской школе. Затем приехал в Калькутту, сдал экзамен по математике и получил ученую степень. Он глубоко верил в астрологию и был большим ее знатоком. Отец его замечательно владел логикой. По его мнению, существование богов следовало поставить под сомнение. У меня были доказательства, что и мой тесть не признавал богов. И вся его вера, оставшаяся таким образом не у дел, обратилась на звезды и планеты; это был тоже своего рода фанатизм. С самого детства планеты и звезды зорко стерегли Шунетру.
Я был любимцем профессора, который обучал и Шунетру, и поэтому мы
— Ты бьешь челом перед стражей, а я почитаю самого раджу.
— Ты разуверишься в нем, — ответил муж, — твой раджа, что он есть, что его нет — все равно. А вот стража с дубинками — дело другое.
— Ну и пусть разуверюсь, — возразила жена, — зато я не стану кланяться страже.
Мать Шунетры очень меня любила и читала в моей душе как в открытой книге. Однажды, улучив минутку, я сказал ей:
— У тебя нет сына, а у меня — матери. Отдай мне свою дочь, я буду тебе вместо сына. Скажи: да, и я пойду умолять профессора.
— О профессоре потом, сынок, — сказала она, — сначала принеси мне свой гороскоп.
Я принес.
— Не суждено, — сказала она. — Профессор не согласится. А дочь профессора — ученица своего отца.
— А ее мать? — спросил я.
— Обо мне говорить нечего, — ответила она. — Я знаю тебя, знаю сердце своей дочери, и у меня нет желания устремляться к звездам, чтобы узнать еще что-нибудь.
Все во мне взбунтовалось. Как можно признавать столь нереальные преграды! Но ведь нереальное недоступно ударам. Как же я буду с ним бороться?
Между тем Шунетру усиленно сватали. Бывало, что гороскоп жениха не вызывал возражения звезд. Но дочь упрямо твердила, что замуж не пойдет и посвятит себя служению науке.
Отец не догадался, в чем тут дело, ему пришла на память Лилавати [186] . Мать поняла и украдкой лила слезы. Кончилось тем, что однажды она сунула мне в руку какую-то бумагу и прошептала:
— Это гороскоп Шунетры. Покажи его астрологу, пусть исправит твой. Я не могу видеть, как дочь моя страдает понапрасну.
О том, что произошло потом, можно не говорить. Я освободил Шунетру из тенет гороскопа. Вытирая слезы, ее мать сказала:
— Ты сделал доброе дело, сынок.
186
«Лилавати» — название древнеиндийского трактата по арифметике и геометрии, дано по имени жены автора.
С тех пор прошел двадцать один год.
IV
Ветер усилился, дождь лил не переставая. Я сказал Шунетре:
— Свет режет глаза, можно, я его погашу?
В темную комнату проник бледный луч уличного фонаря. Я усадил Шунетру на диван рядом с собой и сказал:
— Шуни, ты думаешь, я был предназначен тебе судьбой?
— Почему вдруг ты спросил об этом? Это и так ясно.
— А что, если мы поженились вопреки сочетанию светил?