Избранное
Шрифт:
— Устал ты… Встань, умойся. Он скомкал газету.
— Я сейчас уйду и избавлю тебя от своего присутствия. — Здесь твой приют, — мягко сказал шейх.
— Верно, но, может, у меня есть и другой приют, кроме этого…
Шейх опустил голову.
— Если бы это было так, ты не пришел бы ко мне. Уйди в горы и жди, пока не настанет ночь. Не выходи до темноты. Избегай света и радуйся ночному мраку. Какая усталость, а все ради чего? Ради того, чтобы убить Шаабана Хусейна. Кто ты, Шаабан? Я тебя не знаю, и ты меня никогда не встречал. Есть ли у тебя дети?
— Как ты устал, — снова повторил шейх.
— Жизнь утомительна.
— Да, иногда мы так говорим, — согласился шейх. Саид встал и пошел к двери. — Прощай, владыка!
— Бессмысленные слова, — возразил шейх, — скажи: «До свидания!»
IX
Как темно. Впору превратиться в летучую мышь. И этот запах подгоревшего масла, несущийся из дверей. Когда же наконец вернется Hyp? И одна ли она вернется? Сколько времени нужно, чтобы забыть обо всем? Смогу ли я у нее так долго находиться? Наверное, ты думаешь, Рауф, что избавился от меня навеки? Как бы не так! С этим револьвером и способен на многое, вот только не изменила бы удача. Он поможет мне разбудить тех, в ком уснула совесть. Это они во всем виноваты. Они создали Набавию, Илеша, Рауфа и им подобных.
Ему послышалось, что кто–то поднимается по лестнице. Так и есть. Он заглянул в пролет и увидел, как вдоль стены движется слабый огонек. Должно быть, это Hyp зажгла спичку. Она медленно поднималась, тяжело ступая со ступеньки на ступеньку. Надо дать ей знать, что я здесь, а то еще, чего доброго, испугается от неожиданности. Он кашлянул и в ответ услышал испуганное «Кто там?».
Он перегнулся через перила и прошептал:
— Это я, Саид Махран…
Шаги заторопились. Он слышит ее учащенное дыхание. Спичка погасла. И вот Hyp уже рядом, он чувствует ее руку на своем плече.
— Ты?.. Боже мой!.. Ты давно ждешь? — Голос ее прерывается — то ли от радости, то ли от быстрой ходьбы.
Отперла замок, втащила его за собой, зажгла свет. Длинный пустой коридор. Сбоку — дверь. Небольшая квадратная комната.
Hyp бросилась к окну, распахнула его настежь в комнате стояла страшная духота. Он повалился на кушетку и жалобно сказал:
— Я пришел еще в полночь. Ждал тебя, ждал, чуть не состарился…
Она сбросила с другой кушетки напротив гору каких–то тряпок и села.
— По правде говоря, я уже не надеялась, что ты придешь…
Их усталые взгляды встретились, и он улыбнулся, стараясь скрыть внутреннее равнодушие.
— Почему? Я же дал честное слово… Она слабо усмехнулась:
— Вчера в полиции меня совсем замучили. Все допытывались,
Он скинул пиджак и остался в грязной, пропотевшей рубашке.
— Решил ее бросить, хотя она мне и была еще нужна. Ее найдут и вернут владельцу. На то и власти, чтобы одних воров защищать от других.
— Что ты вчера натворил? — тревожно спросила она.
— Да ничего. В свое время узнаешь. Он поглядел в окно и глубоко вздохнул:
— По–моему, окно выходит на север? Хорошо здесь дышится…
— До самого Баб ан-Наср пустырь. Тут кладбище… Он улыбнулся:
— Так вот откуда свежий воздух…, С какой жадностью она на тебя смотрит. А тебе скучно и вместо того, чтобы утешить ее, ты думаешь о своем утешении. Возвращаясь к прерванному разговору, она спросила:
— Ты долго ждал?.. Так досадно получилось… Он испытующе поглядел на нее:
— Теперь я останусь у тебя надолго.
Она встрепенулась от радости:
— Хоть навсегда… Он мотнул головой в сторону окна:
— Вот именно, пока не поселюсь по соседству. Она не слышала, думая о чем–то своем.
— А дома о тебе не будут беспокоиться? Он поглядел на свои ботинки:
— У меня нет дома…
— Да нет, я говорю о твоей жене… О моем страдании. О безумии и пуле, истраченной понапрасну. Ждешь от меня унизительного признания. И увидишь, что теперь стало еще труднее проникнуть в душу, которая была закрыта для тебя прежде. Но какой смысл лгать, когда газеты обо всем уже раззвонили?
— Я же тебе сказал: у меня нет дома… Задумалась. Глаза заблестели от радости. А мне отвратительна твоя радость. И я вижу, что под глазами у тебя морщины.
— Развелся? Он с досадой махнул рукой.
— Еще давно, когда был в тюрьме… Слушай, давай не будем об этом…
— Дрянь! — злобно сказала она. — Таких, как ты, положено ждать, даже если они осуждены на вечную каторгу.
А ты — хитрая. Но таким, как я, не нужна жалость. Не смей меня жалеть. Пулю вот жалко — сгубила невинного человека…
— Ну, положим, я сам перед ней во многом виноват…
— Все равно она тебя не стоит. Вот это верно. И никакая другая женщина тоже. Но она полна жизни, а ты стоишь над пропастью. Слабое дуновение — и ты погаснешь. И я не испытываю к тебе ничего, кроме жалости.
— Меня никто не должен здесь видеть…
Она засмеялась, обрадованная, что наконец–то его заполучила.
— Я спрячу тебя так, что никто не найдет… — И вкрадчиво спросила: — А ты ничего не натворил?
Он презрительно дернул плечами.
— Я приготовлю тебе поесть. — Она встала. — У меня всего полно. А помнишь, как сухо ты со мной обращался раньше?
— Мне было не до любви.
Она бросила на него укоризненный взгляд:
— Разве есть на свете что–нибудь важнее любви? Я говорила себе: у него каменное сердце. И все–таки, когда тебя посадили, никто по тебе так не убивался, как я…
— Наверное, потому я к тебе и пришел. Она рассердилась:
— Да ты же встретил меня случайно!.. Небось даже забыл о моем существовании!