Избранное
Шрифт:
До дому мы добирались часа два, причем не просто Шли, но и бежали, и отскакивали в сторону, и прятались в подворотнях и подъездах от праздничного веселья, точнее, праздничного сумасшествия, и в конце концов очутились на нашей Спинозастраат. Дом стоял нараспашку, но осколков стекла и черепицы рядом не было, стены не потрескались, балконы не перекосились, двери по-прежнему висели на своих петлях — к счастью, наш дом оказался спокойным и разумным.
Едва волоча ноги, мы поднялись по лестнице к себе, опустошенные и разбитые, дети — в расстроенных чувствах. Но тотчас раздался их ликующий индейский клич. Схватив нас за руки, они вприпрыжку
И в этой нечаянной радости таилась частичка уверенности: для нас еще не все потеряно. Что ни говори, а пригласили нас не с целью унизить и лишить всяких иллюзий. Нас пригласили как сограждан государства вещей, в надежде, что мы успели одуматься и покончить с нашим человеческим прошлым, а потому примем участие во всеобщем празднестве — так они думали, но ошиблись по причине полнейшего незнания людской натуры. Отказаться от прошлого и внушить себе, что ты — вещь, нет, для этого нужно очень много времени.
Невольно мне вспомнился рассказ мамы, из ее далекого детства. Как-то во время увеселительной прогулки на яхте один из моих дядьев, некогда перенесший тиф и вынужденный носить парик, упал в воду. Парик слетел с головы и закачался на волнах рядом. Развернувшись, как положено в ситуации «человек за бортом», они первым делом принялись вылавливать багром этот самый парик, а когда операция по его спасению успешно завершилась, с яхты до моего дядюшки, который почти не умел плавать и из последних сил держался на воде, донесся ободряющий крик (дело происходило во Фрисландии): «Ничего, приятель, не все сразу, вытаскивать — так по частям!»
В свете дальнейшего развития подобные вещи приобретают совершенно иное значение. Поэтому и историография не стоит на месте, на всё в этом мире постоянно приходится смотреть через новые очки.
Но что бы там ни было, сейчас перед нами стоял наш тюрбан. Косичкой, сплетенной из пяти волосков Маартье, жена разделила его на части. Таким же способом корсиканские женщины обычно разрезают поленту. Мы за обе щеки уписывали лакомство, время от времени обмениваясь красноречивыми взглядами, и гудели, как пчелиный рой.
Веселье за окнами бушевало весь день, и чем дальше, тем больше покалеченных вещей ковыляло мимо нас на своих двоих по домам, хотя и ног у них не было, а возможно, и дома — просто так казалось со стороны. К ночи все затихло, и на следующее утро о празднике осталось одно воспоминание.
День прошел как обычно, только настроение наше заметно упало, в перспективе не предвиделось ничего значительного, и мы призадумались: стоит ли продолжать наши занятия? Второй тюрбан нам не несли. Земное царство вещей, похоже, утвердилось на века, но нам от него ждать было нечего.
Спать мы легли рано. Сны, и только сны, — вот единственное, что нам оставалось: нам виделась былая жизнь, свобода, беспредельная власть над вещами. Возвышенного смысла исполнились для нас слова Гёльдерлина: когда человек спит — он король, но когда рассуждает — он нищий. Кажется, так у него в «Гиперионе».
Наутро Маартье, проснувшаяся раньше всех, уже сидела в своей постели. «Мое пылевое гнездышко», так она ее называла. Глаза девочки были широко раскрыты, малыши еще спали.
— Мама, папа. Я вам сейчас что скажу, — зашептала она с какой-то хрипотцой в голосе. — Под большим секретом. — Она сделала нам знак сесть поближе и продолжила совсем тихо, на ушко. — Сегодня ночью у меня была Мимиенпоп. [92]
Новость действительно потрясающая. Мимиенпоп была самая первая и самая любимая кукла Маартье. У нее была смышленая жизнерадостная мордашка, за что мы сразу полюбили ее, и эту свою жизнерадостность она пронесла через все перипетии кукольного бытия. Из года в год она садилась с нами за стол, укладывалась с Маартье в кроватку, и, лишь когда появились Йапи и Балтазар, она как член семьи отошла несколько на второй план, хотя неизменно пользовалась нашей глубокой симпатией.
92
Кукла Машенька (нидерл.).
— А тебе не приснилось? — спросил я.
— Нет, папа, я с ней разговаривала, и она сегодня вечером снова придет. Все куклы живут сейчас в пакгаузе Блоухуденфейм, и на празднике они так танцевали и бесились, что у нее не двигается одна ножка — растяжение резинки. Она спросила, не могу ли я ей помочь, как раньше, вы ведь тоже говорили, что у меня ловко получается.
Я сказала ей, что не смогу работать без света и необходимых принадлежностей. Завтра она пробудет у нас целый день, потому что, пока светло, ей носа на улицу нельзя высовывать. Могут быть большие неприятности, если кто-нибудь заметит, что она тайком ходит к людям. Ей повезло: у нас дверь была открыта.
Мне так было с ней хорошо, и у нее такой милый голосок, она просто ужасно была рада, что вернулась. Но ей страшно не понравилась моя постель. Я у нее спросила: «А что, если дом про тебя все расскажет?» Но дома, оказывается, разговаривать не умеют: для этого надо, чтобы что-нибудь дрожало, а у домов ничего такого нет, поэтому во время землетрясений они разваливаются.
Перед уходом она спросила, не сердимся ли мы на вещи и не разлюбили ли за это и ее. Может, с атомными бомбами и вправду нельзя было иначе, но сейчас ей так грустно, и на праздник она пошла только потому, что уродилась веселой и ее всегда тянет туда, где танцуют. «Ах, Маартье, — сказала она, — если бы ты и раньше могла меня понимать, ты еще сильнее любила бы меня и вылечила».
Потом она погладила меня по щеке и поцеловала. «Мне, Маартье, нужно быть с тобой, а не среди вещей. Ну, до завтра». И она крадучись выскользнула из дома.
Я знаю точно, мне это не приснилось. Когда она ушла, я не могла заснуть и все ждала, когда же вы проснетесь, чтобы все вам рассказать.
От возбуждения Маартье раскраснелась, она знала, что ее сообщение обрадует нас и обнадежит.
— Да, вот еще что: я спросила ее, почему она обратилась к нам, ведь вещи сами все умеют. Тогда она задумалась и только гладила мою руку, как будто собиралась сделать очень трудное признание, а потом сказала: «Мы способны вырабатывать огромное количество энергии и делать еще многое другое, как нам положено, но мы не умеем самостоятельно творчески мыслить. Ты в этом сама могла убедиться на празднике».