Избранное
Шрифт:
Неудивительно, что, когда она видит его полубезумный взгляд, брезгливо опущенную нижнюю губу, постоянно нахмуренные, насупленные брови, видит, как он смотрит сквозь человека, все внутри у нее начинает клокотать. А его манера разговаривать с людьми! Цзинъи, от природы очень мягкая и чувствительная, в какие-то мгновения испытывает приступы невероятной злобы, она становится грубой, дикой. Иногда присущая ей живость сменяется странной одеревенелостью, а радостная непосредственность — мрачной скованностью. Когда она смотрит на Ни Учэна, зрачки ее глаз как бы застывают и становятся похожими на глаза мертвой рыбы. Правильно говорили в древности: «Женщина красива лишь для того, кто ее любит!» Но если так, то какой
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Два дня она «изничтожала» и кляла Ни Учэна, который все это время где-то пропадал. Цзинъи плотно закрыла двери домика, в котором жил муж, повесила замок на цепи. Для себя она твердо решила: обратный путь мужу заказан навсегда.
Операция с замком и цепью и двухдневное «изничтожение прохвоста» несколько приглушили боль в сердце женщины. На третий день, поднявшись утром с постели, она принялась растапливать печь угольными шариками. Нынче ей надо сделать очень много, потому что в прошлые два дня все заботы по дому легли на мать и сестру.
Чтобы растопить печь, надо сначала настрогать лучинок. Цзинъи строгала их весьма экономно, обходясь без топора, пользуясь только старым и довольно тупым ножом для овощей, у которого давно потеряна рукоятка. Лучины у нее получились тонкие, похожие на куайцзы — палочки для еды. Цзинъи считала, что, если лучины делать очень тонкими, можно сэкономить на дровах. Теперь следует достать непрогоревшие угольки и золу из печки. Она выгребла все содержимое наружу, но несколько кусочков угля тут же положила возле дверцы, чтобы потом их использовать. Это тоже экономия. Свернув старую газету, она засунула ее в жерло печи; за газетой последовали лучинки, на которые сверху легли шарики из угля. Теперь можно зажигать. От угля повалил густой дым — значит, можно добавить еще. Процесс растопки знаком во всех деталях. Вопрос лишь в том, сколько придется класть лучин.
Если огонь вспыхивает быстро, Цзинъи сожалеет, что ей пришлось израсходовать слишком много щепы на растопку. В следующий раз надо будет положить поменьше. Что тут сомневаться? Ведь уже загорелось. Доказательством служат вот эти голубоватые огоньки горящего угля и неприятный сернистый запах, который течет из печи. Однако среди голубых огоньков можно заметить и золотые всполохи горящей лучины. Эта последняя быстро вспыхнувшая лучина подсказывает женщине, что она положила ее совершенно напрасно. Вряд ли в ней была необходимость, если по угольным шарикам уже заплясали голубые огоньки пламени.
От этого ей очень досадно. В следующий раз она непременно положит гораздо меньше лучин. Но тогда уголь может не загореться, и она лишь потратит время, а вместе со временем израсходует и лишние щепки. Где же та золотая середина, которую надо соблюсти, чтобы разжечь печку и избежать лишних расходов?
Нынче опять случилась подобная неудача. Печка разгорается из рук вон плохо. Надо постоянно махать руками, как веером, и того гляди придется пустить в ход настоящий веер или раздувать огонь ртом. Можно, конечно, попытаться добавить еще одну лучину, подсунув ее в печное оконце, сделанное для очистки печи от золы. Навряд ли удастся!
Желтый дым, отдающий запахом кошачьего кала, разъедает глаза, из которых уже вовсю текут
А вот Ни Учэн, у которого есть свой дом и своя семья и, следовательно, свои обязанности, ни разу не растапливал печь. Он и понятия не имеет, что означают вот эти угольные шарики. О Небо! Есть ли у тебя глаза? Скажи, почему такой человек не умер с голода?
Она выгребла из печи несколько угольных шариков, которые обожгли ей руку, так как успели раскалиться докрасна. Потом убрала остатки незагоревшейся свернутой бумаги и лучин, положила новую бумагу и немного щепок. Наконец печка разгорелась.
На дворе стало совсем светло. Теперь ребятишкам надо сварить мучную кашицу, а Ни Цзао положить в миску немножко красного сахара. Потом нужно проводить детей в школу. Но теперь они уже взрослые, мои милые детки, поэтому провожать их в школу необязательно. И все же сына она встречала даже тогда, когда он учился уже во втором классе. Часто она приходила в школу раньше, чем нужно. Уроки еще продолжались, и ей приходилось торчать посредине двора. Как-то раз она стояла одна-одинешенька, будто столб, и смотрела на классы. В многоголосом хоре учеников, которые в этот момент декламировали какой-то текст, Цзинъи слышался голос сына…
Дети ушли, сестра закончила свой утренний туалет. Три женщины начинают мыть косточки Ни Учэну… Этот прохвост снова не пришел домой. Наверное, нынче заявится. Плюнь ты на него! Если вернется, ни за что в дом не пустим! Заплюем негодяя!..
Но, кроме проблем с Ни Учэном, есть забота еще более серьезная: что нынче есть на обед. Кукурузной муки осталось всего горстка; простой муки — от силы два цзиня [81] , да и расходовать ее жаль. Есть еще немного зеленых бобов. Главная загвоздка в том, что совсем нет денег!
81
Мера веса, примерно равная 500 г.
Ни Учэну на все наплевать… Денег из деревни до сих пор не несут… Перед отъездом в Пекин женщины продали в деревне дом и землю, а на полученные деньги купили золотых и серебряных безделушек, боясь, что деньги могут обесцениться. Все эти годы они жили на свои сбережения и к сегодняшнему дню проели почти все, что у них было. Правда, в деревне осталось кое-какое хозяйство, которое они поручили вести двум честным крестьянам-землякам: Чжан Чжиэню и Ли Ляньцзя. Каждый год с наступлением зимы земляки приезжали в город с отчетом и привозили с собой гостинцы: сушеные овощи, бобы, бобовую сыворотку, мучные колбаски. Еще они отдавали старой госпоже незначительную сумму денег, чисто символическую. Собирать арендную плату становится все труднее, потому как жизнь нынче в деревне чрезвычайно тревожная: то японцы лютуют, то Восьмая армия заявится на постой…
До получения символической арендной платы остается больше месяца. От Ни Учэна помощи не жди. Что делать?
Старьевщик! Надо продать свои туфли. Я уже давно говорила, что носить их не могу. Значит, лучше их продать! И тот летний халат из легкой ткани тоже надо продать… Вот бестолковая! Что за глупости говорю! Зима на носу, погода становится все холоднее, кому нужен летний халат? А может быть, лучше продать кофту, подбитую мехом. Она все равно маме не нужна!
Сестра решает, как быть с кофтой на собольем меху. Мать проявляет недовольство. Однако вместе с разорением семьи у госпожи Чжао заметно поубавилось и величавости, и гонора, которыми она отличалась в те времена, когда сражалась со своим родичем Цзян Юань-шоу. И все же позволить дочерям решать за нее она не собирается. Как-нибудь она сама сообразит, продавать ей свою кофту или не продавать! Как они смеют об этом заикаться! Какая бесцеремонность! Какое непочтение к ее годам!