Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Не спорили ни о чем. Конечно, ахнули на Аркашке — Прудкине. Но мало ли в моей практике таких случаев. Далеко не ходить — тебя не видели в Федоре, не видели и в Луке, настаивали на Артеме…
А Цезаря никто не хотел играть, ни Качалов, ни Леонидов, а Станиславский даже обиделся, когда я только заикнулся, но мы знаем, что Качалов прославился, а Константин Сергеевич после одной генеральной, у ворот, когда мы еще разговорились, грустно сказал: «Да, проморгал я роль!» А Воронов — Смердяков[1290]? Да вообще, припомнить — наберется много…
О режиссуре готовится особое послание. Ох!..
Обнимаю
Вл. Немирович-Данченко
597. И. М. Москвину[1291]
22 июня 1942 г. Тбилиси
Телеграмма
Очень рекомендую поддержать в Совете мысль объединения всех участвующих и режиссуры вокруг двух пьес Островского для общего дружного искания стиля и галерей его образов на современной сцене[1292]. Надо побороть мелочные помехи, препятствия, подсказанные ленивой косностью. Сердечный привет.
Немирович-Данченко
{551} 598. Коллективу МХАТ[1293]
24 июля 1942 г. Тбилиси
24 июля 1942.
Тбилиси
Шлю сердечный привет всему театру в целом и каждому члену коллектива порознь. В невольном уединении я всеми помыслами и подготовительными работами был связан с вами. Я упорно, бескомпромиссно занимался вопросами, выдвинутыми современным положением нашего театра.
МХАТ подходит вплотную к тому тупику, в какой естественным, историческим путем попадает всякое художественное учреждение, когда его искусство окрепло и завоевало всеобщее признание, но когда оно уже не только не перемалывает свои недостатки, но еще укрепляет их, а кое-где даже обращает их в «священные традиции». И замыкается в себе и живет инерцией.
Мне, волнующемуся в театральной атмосфере более 60 лет, так хорошо знакома и так хорошо мною изучена эта картина оскудения театра. Хорошо еще, если откуда-то прилетит «Чайка» и даст здоровую затрещину.
Всем моим опытом, всей оставшейся во мне энергией я хочу отвести от МХАТа этот удар.
Пути к спасению сложны, но ясны. И за этим не скрывается никакого чуда, если не считать чудом, если поверить:
что наш актер может идти по путям своего искусства искренно, честно, отдавая ему свои благороднейшие мысли, без зазнайства, без каботинства, борясь со своими недостатками и благодаря за указания их, ставя свою работу впереди всех внешних благ.
«Остановись, просмотри свою жизнь, открой форточки для свежего воздуха, возьми метлу и вымети сор, соскобли угрожающие болячки!»
И именно сегодня!
Потому что именно сегодня стоит грозный вопрос: чем мы заслужили, чтоб миллионы наших братьев отдавали жизни за нас, за наше спокойствие, за нашу работу? Чем мы заслужили и как артисты и как просто люди-человеки?
В течение недели горячих бесед я и Николай Павлович со всей прямотой и искренностью проникали во всю жизнь театра[1294]. {552} Оказывая Николаю Павловичу самое широкое доверие, я надеюсь и сам скоро встретиться с вами и отдать вам все мое внимание и силы. До свидания!
Вл. Немирович-Данченко
599.
24 июля 1942 г. Тбилиси
24/VII
Милая Ольга Сергеевна!
Письма Ваши, как оказывается, получаю все. Последнее — от 10/VII — с историей Ливанова.
С Николаем Павловичем[1296] мы беседовали отлично. Семь встреч по 3 – 3 1/2 часа без перерыва. И искренно. И глубоко.
Посылаю Вам обращение к театру. Перепишите его и вывесьте, где надо[1297].
На все Ваши вопросы Николай Павлович сумеет ответить.
Теперь жду вызовов в Москву Миши с Зоей и Типольтов. Тогда смогу поехать к Вам, в Свердловск[1298].
И не на репетиции!
А для глубоких всесторонних бесед:
1) с актерами, которые хотят,
2) с педагогами — это очень важно — и
3) с режиссерами.
Спасибо Вам за Ваши такие «добросовестные» письма.
Ваш В. Немирович-Данченко
Ольгу Евсеевну[1299] очень благодарю за ее письмо. Очень.
В. Н.-Д.
600. И. С. Семенову[1300]
8 сентября 1942 г. Москва
Москва
8 сентября 42.
Многоуважаемый Илья Сергеевич!
Со слов Юлия Лазаревича[1301] мне известно, что он советовался с Вами лично по всем вопросам, связанным с перелетом нашей группы из Тбилиси в Москву[1302]. От всей души благодарю {553} Вас от себя и моих друзей — О. Л. Книппер-Чеховой, В. И. Качалова, Н. Н. Литовцевой и др.
Беда Ваша только в том, что, вкусив удобства воздушного движения, мы, наверное, и впредь предпочтем двигаться этим способом, а это уж лишние хлопоты Вам…
Жму Вашу руку
Вл. Немирович-Данченко
601. И. Гейхтшману и А. Лещанкину[1303]
26 января 1943 г. Москва
26 января 43 г.
Дорогие товарищи!
Я получил Ваше письмо. Оно очень тронуло меня. Трогательно оно и Вашим обращением к нам, работникам МХАТ, трогательно и Вашей дружбой, связавшей Вас со школьной скамьи, и, наконец, Вашим отношением к Художественному театру.
В октябре, когда враг подходил к Москве, Художественный театр был эвакуирован в Саратов. А я и несколько наших старейших (Качалов, Москвин, Тарханов, Книппер) были по настоянию Правительства отправлены на Кавказ вместе со многими, наиболее выдающимися деятелями искусств, правительство заботилось, чтобы нас не коснулись трудности близкой тыловой жизни. И так прошел год. Но и потом нас заботливо не пускали в Москву. Однако мы так рвались, что нам уступили. И вот в первых числах сентября я в Москве. Художественный театр после зимнего сезона в Саратове переехал в Свердловск. Но пробыл там недолго, так как тоже, в полном составе, рвался в Москву. Уже более двух месяцев он играет по-прежнему и в «проезде Художественного театра», и в филиале.