Избранные письма. Том 2
Шрифт:
18 ноября 1923 г. Москва
18 ноября!
Дорогая Ольга Сергеевна!
Вы видите? 18 ноября! Сегодня или завтра Вы начинаете Америку[582]. Я не писал к Вам так давно. От Вас тоже давно ничего не имею. Чуть ли не от 20 октября или 22-го — последнее. Теперь я так и буду знать, что когда вы попадаете в Париж, то все с ума сходите. И Вы, как и все.
Об «Иванове» и в особенности о «Хозяйке»[583] я знаю только две-три фразы от Вас, да две от Сергея Львовича[584]. О дне юбилея почти ровно ничего. А уж материала-то, кажется, довольно было!
Я
Я очень доволен, как прошли юбилейные дни. Совершенно семейно и очень тепло. Это было в субботу, а в понедельник по инициативе журнала «Театр и музыка», делавшего себе этим здоровую рекламу, устраивался в Большом зале Консерватории вечер. В первом отделении — Луначарский, Южин и Кугель; во втором — Нежданова, Собинов, Гельцер и т. д. Зал был переполнен. Речи ораторов несколько раз прерывались овациями по адресу Театра, обращенными ко мне в ложу. {277} Разумеется, я не пошел на сцену принимать эти овации, несмотря на настойчивые крики.
В своей полуторачасовой речи на юбилее в Театре я очень мало говорил о «деле», преимущественно о «лицах». Я делал пространные характеристики умерших, особенно останавливался на Савицкой и Бутовой, на Саце, Артеме и Самаровой, Чехове, Морозове и т. д. И всю эту часть речи держал публику на ногах. Юбиляров и 25-летников и 10-летников я назвал всех до единого, и всем делались овации, как присутствующим, так и отсутствующим.
Председательствовал Южин, как почетный член Театра.
Луначарский хорошо отнесся к юбилею: две статьи и две речи. Малиновская сияла.
Был еще ужин в Кружке[586]. Но это уж мне лично. Переполнено до духоты и очень пьяно.
Юбилейной комиссии и кое-кому из своих сделал и я ужин у себя. Кавказский. Очень вкусный и славный.
Вот и все.
Приветствий все-таки пришло много. До 90 – 100. На большинство я отвечал, что сохраню их до возвращения из-за границы юбиляров.
Словом, все очень хорошо.
Я вхожу постепенно в «Кармен». Сборы у нас пока хорошие. Две «Лизистраты» в неделю (по возвышенным) и воскресенье — утро и вечер — полные сборы. Остальные дни 60 – 80 %. Вообще же в театрах дела плохи. В наших студиях очень недурно только в Первой.
Студии нового ничего еще не дали. Если не считать приготовленную в прошлом году пьесу Толстого «Любовь — книга золотая», которую дали без декораций, в костюмах, подобранных в театре[587]. У нас, как из-за этой пьесы, так и принципиально, идет война с Главреперткомом (Главный репертуарный комитет), который желает забрать в руки театры, как нигде никакая цензура. Эту «Золотую книгу» он не разрешает. Он не разрешает и тогда, когда находит пьесу контрреволюционной, и когда находит недостаточно советскою, и когда в пьесе есть цари («Снегурочка») или власти («Воевода»), и когда есть красивое прошлое или церковь («Дворянское гнездо»), и {278} когда ему, Главреперткому, вообще что-нибудь кажется, и когда ему удобнее проявлять свою власть… Но пока ему мало что удается. Однако вот «Зеленое кольцо» снято, «Золотая книга» не дается…
Да, вот еще — к юбилею:
Халютина все-таки празднует свой юбилей («Итоги 25-летней
Большая новость будет у нас: Пашенная — Лизистрата. Но, я думаю, Вы об этом уже знаете. Баклановой очень тяжело играть эту роль два раза в неделю, страшно за голос. А когда пойдут репетиции «Кармен» вовсю, так учительница ей и вовсе запретит. Пашенная должна сыграть блестяще, так ей подходит эта роль.
Ну, вот и все новости.
Жду Ваших.
Ваш В. Немирович-Данченко
Привет всем.
387. В. В. Лужскому[588]
25 ноября 1923 г. Москва
25 ноября
Дорогой мой Василий Васильевич!
Получил Ваше письмо, за которое очень благодарю. И за подробный отчет о «Карамазовых» и — особо нежно — за первую страницу письма, за Вашу благодарную память о том немногом, что мне привелось сделать для Вас. Я ведь действовал по заслугам Вашим. Это — от Вас, а не от меня.
Вот хоть бы с этим званием «заслуженного артиста государственных театров». Не я Вас проводил. Вам это дали сверху сами. И справедливо. Ведь Вы за 25 лет и были артистом {279} на всякие роли, и «зачет» у Вас был самый большой, были и режиссером, и товарищем режиссера, и членом Правления, и заведующим труппой, и заведующим народными сценами, и первым во всяких «капустниках». И все это — непрерывно на протяжении 25 лет. Так что Ваши заслуги за 25 лет исключительны.
Кстати, курьезно, что ни в одном из писем от Ваших нет ни слова об этом звании «заслуженных», данном Москвину, Лилиной, Книппер и Вам. Уж получил ли Конст. Серг. телеграмму Малиновской об этом назначении? Она телеграфировала сама, поздравляла, так сказать, его с званием «народного артиста республики», а этих четырех с званием засл. арт. гос. театров. А Луначарский объявил об этом на нашем домашнем собрании в день 27 октября.
Так вот, милый Василий Васильевич, повторяю, что всем Вы обязаны только самому себе, своему доброму характеру, колоссальной работоспособности, громадной преданности сцене, своему таланту, который потянул Вас на сцену и не выпускал с нее.
Дела наши в Москве пока недурны: в театре лучше, в студиях похуже. Сборы идут так: два вечера «Лизистраты» по возвышенным ценам, воскресенье утро и вечер — полно. Остальные 70 – 80 %. Из студий лучше всех работает 1-я Студия. Там «Укрощение» делает отличные сборы. Во 2-й очень слабо: 30, 40, 50 %. Но воскресенье тоже плохо, что бы ни ставили. В 3-й слабо. Отыгрывалась бы она на «Турандоте» в театре[589], но приходится расплачиваться за долги. 4-я скромно существует.
Во 2-й смотрел Еланскую в «Грозе». Очень уж зелена. Да еще Судаков перемудрил с нею. Но со временем будет хорошая Катерина[590].